А. Дикой предлагает разделять историю СССР на два периода — до 1948 года, время всевластия евреев, и после 1948 года, когда это всевластие кончилось.
На самом деле все произошло не в одночасье. Началось с того, что закон, карающий за антисемитизм, стал применяться куда менее активно. То есть применялся, конечно… Но вяло.
До середины 1930-х годов получить срок за антисемитизм было вполне реально. Скажем, в 1940 году некий рабочий Ботанического сада в Киеве забрался на ящик в людном месте и заорал: «Бей жидов, спасай Россию!» (пьян был вусмерть). Он получил 10 лет.
Но таких случаев было все меньше.
Незадолго до войны началось вытеснение евреев из органов советской власти. Постепенное и на первый взгляд незаметное, оно проходило в тиши негласных постановлений и принимаемых «на самом верху» решений.
В книге бывшего шифровальщика советского посольства в Оттаве Игоря Гудзенко написано: «В 1939 году нас частным образом и в индивидуальном порядке „предупреждали“ в Архитектурном институте в Москве, что на евреев сейчас смотрят косо. Нам сообщали о секретном постановлении ЦК ВКП, принятом около этого времени. Постановление это было разослано директорам учебных заведений по всему Советскому Союзу. В нем устанавливался точный процент для приема евреев, имевший целью ограничить их приток в советские учебные заведения» [194, с. 212].
В 1938 году разогнали еврейские организации, в том числе и самые невинные, чисто культурные.
Закрыли еврейский театр Мейерхольда.
Пересажали и перестреляли еврейских писателей, пишущих на идиш и на иврите.
Это — довоенная пора. Во время войны многое сделать было легче — и время военное, строгое, пусть кто-то попробует вякнуть, и стране, в общем-то, не до того, и русских и тюркских офицеров появилось по-настоящему много.
В 1943 году в действующую армию поступил очередной негласный указ — убрать евреев с руководящих постов. Что и было сделано. В 1941 год вступила Красная армия, созданная Троцким. В 1945 году в Берлин вошла Советская армия, полностью лишенная еврейского руководства. Для очень многих русских людей введение погон было огромным шагом по реабилитации всего русского, в том числе и традиций русской армии.
Тем более, в конце 1940-х — начале 1950-х годов традиции Советской армии стали выводиться прямо из времен Кутузова и Суворова и даже Дмитрия Донского. Восстанавливалась идея преемственности российской державы.
Тенденция избавления от наследия первых десятилетий СССР набирала обороты. В 1945 году «ЦК разослал „конфиденциальную“ инструкцию директорам фабрик и заводов с предписанием отстранить под каким-нибудь предлогом евреев от ответственных должностей и поручить им менее ответственную работу» [190, с. 212–213].
Уже перед войной власти пошли на частичную реабилитацию Русской православной церкви. Церковный собор 1945 года принял «Положение об управлении Русской православной церковью», и с тех пор гонений на Церковь практически не было — лишь бы сохраняла лояльность.
Перед войной, а особенно после войны, русский народ из презренного сборища контрреволюционеров и черносотенцев, подлежащих неукоснительному перевоспитанию, превратился в великий русский народ, несущий в себе, правда, уже не Бога, а мировую революцию… Но что-то, несомненно, несущий, и потому уже не подлежащий истреблению и перевоспитанию. Казаки из русских свиней и черносотенной сволочи тоже превратились в людей, а буряты из защитников Отечества от зверств русских империалистов — в «добровольных» присоединенцев.
До 1936 года народная поэзия, эпосы объявлялись реакционными, разделяющими людей и были запрещены. Воспевать розы, как это делал Саади — пусть даже в романе «соцреализма» — это «протаскивать национализм»!
До 1936 года даже имам Шамиль или племенной вождь в Казахстане Кеннесары Касымов объявлялись «прогрессивными» борцами с «тюрьмой народов». Потом уже стали объявлять «прогрессивными» собирателей русских земель, и особенно Александра Невского. Ранее колониализм — абсолютное зло, теперь он превращается в зло относительное, и стало необходимым отмечать «прогрессивность» присоединения к России [195, с. 35].
В конце 1930-х началась и «посмертная реабилитация» Петра Первого и Ивана Грозного, крупнейших царских военачальников — особенно тех, что воевали с Наполеоном.