В результате для этого еврейского юноши, клейменного российскими законами, получали подтверждение не современные, передовые, а самые примитивные и отсталые представления о себе и окружающем мире. Мера ОТДЕЛЯЛА его от «всех остальных» вернее, чем любые постановления кагалов.
А с началом 1890-х годов пошла новая волна ограничений: препятствовали преподаванию евреев в академиях, университетах и казенных гимназиях.
В 1889 году министр юстиции доложил Александру III, что «адвокатура наводняется евреями, вытесняющими русских, что эти евреи своими специфическими приемами нарушают моральную чистоту, требующуюся от присяжных поверенных». Насчет моральной чистоты ничего рассказать не могу, потому что министр юстиции Манасеин ничего определенного по этому поводу не написал. Но известно, что Александр III ввел «временное правило», согласно которому «лиц нехристианских вероисповеданий» можно было делать присяжными поверенными только с личного разрешения министра юстиции. И с тех пор в течение 15 лет ни один еврей в присяжные поверенные не попал. Ни один. Даже такие знаменитые юристы, как О. О. Грузенберг или М. М. Винавер, так и пробыли полтора десятилетия в «помощниках присяжных поверенных». Это не мешало им выступать в суде, в Сенате, быть известными и популярными людьми… Но факт ограничения — вот он.
Только с 1904 года снова открылся путь в присяжные поверенные еврею, но ограничения на научную карьеру, на занятие государственной службой сохранялись и позже, практически до самой революции.
Очень часто слышишь по этому поводу: мол, ведь все эти ограничения были не по этническому, а по религиозному принципу! Мол, крестись, и все будет в порядке! Не думаю, что надо тратить много слов, доказывая безнравственность самой постановки вопроса. Допустим, во времена Томаса Торквемады еще можно было действовать таким образом. «Но на рубеже XX века российская государственная власть могла бы задуматься о нравственной допустимости, да и о практическом смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных благ?» [6, с. 282].
Действительно, 1890–1909 годы — это двадцатилетие… «Более тяжелого времени в истории русских евреев найти невозможно. Евреи вытеснились из всех завоеванных позиций» [41, с. 220].
И несмотря ни на что, «в довоенное (до Первой мировой войны. — А.Б.) время некоторые евреи сосредоточили в своих руках значительные богатства», что «вызвало опасение, что с уничтожением ограничений евреи быстро сделаются хозяевами в стране» [42, с. 183].
Тем более, что в Российской империи евреев много. Очень много. Во Франции в 1900 году жило 115 тысяч евреев, в Великобритании — 200 тысяч. В Российской империи по переписи 1897 года только вне черты оседлости жило 315 тысяч евреев — столько же, сколько в Британии и Франции, вместе взятых. Всего же евреев в Российской империи было 5 миллионов 150 тысяч — больше, чем на всей земле шотландцев или каталонцев. 20 % из них были торговцами; 14 % имели «свободные профессии».
Как мы видим, с 1860 по 1900 годы русские евреи решительно вышли за пределы Страны ашкенази. Еврейская Россия не только сблизилась с русской — она составила ей конкуренцию. И к концу XIX — началу XX века в Российской империи поселяется антисемитизм страха. Образ симпатичного, хотя и диковатого еврея сменяется другим — образом хитрого, опасного еврея. Угнетенный кагалом, запуганный полицией, еврей мог вызывать у общества или сочувствие, или инстинкт преследования. Еврей-богач, уверенно оттесняющий русского от должностей, мест в учебных заведениях и накоплении богатств, будит другие чувства — или страха, или завистливого восхищения. Это уже совсем не тот еврей, которому хочется покровительствовать.
Но пора, наверное, сформулировать более четко, что же особенного было в эмансипации евреев по-российски… На мой взгляд, тут срабатывало два фактора:
1. В Российской империи эмансипация проводилась непоследовательно и до 1917 года так и осталась незавершенной. Евреи как были, так и остались неполноправным меньшинством.