Выбрать главу

Ну хорошо! Давайте считать, что все сказанное здесь — чистейшей воды оскорбительные бредни, проявление неполноценности, демонстрация идиотизма гоя, лишенного «правильной» матери-еврейки и чуткого руководства раввината. Но если даже это так, факты — упрямая вещь! А факт простой: еврейская интеллигенция цветет одним политическим цветом, хотя и разными оттенками — от бледно-розового до бордового.

ОБОЖЕСТВЛЯЕМОЕ СОСЛОВИЕ

И еще одно исключительно важное различие: русская интеллигенция никогда не относилась к самой себе так восторженно, как еврейская и к самой себе, и к русской.

Опыт свидетельствует, что большинство евреев, вообще-то, невысокого мнения о русском народе. Мы до них, что называется, «не дотягиваем»: слишком уж неумны, недостаточно активны и к тому же слишком уж любим всякие глупости: березки там разные, равнины, над которыми несется ветер от Черного моря до Балтики, красные стены Кремля, серо-черные скалы Босфора и прочую патриотическую дребедень. Слишком интересуемся своими предками и своими царями, придаем слишком уж большое значение всяким вооруженным дуракам, которые (нет же сидеть тихо и читать Талмуд!) то зачем-то брали то Измаил, то Берлин, то Париж, а евреям от этого одни неприятности. Для евреев мы недостаточно интеллигентны… Ну вот оно и прозвучало, это слово!

Потому что в нашем народе есть только одно сословие, к которому евреи относятся так же хорошо и с таким же искренним положительным чувством, как ко всему остальному народу большинство их — прохладно. Это — интеллигенция.

Поразительно, сколько хороших слов может сказать еврейский интеллигент об интеллигенции и сколько гадостей тут же наговорить о «народе», в первую очередь о крестьянстве.

«Народа больше нет, — утверждал господин Померанц. — Есть масса, сохраняющая смутную память, что когда-то она была народом и несла в себе Бога, а сейчас совершенно пустая. Окунать в народ — значит окунать в пустоту. Это испытание, которое может выдержать разве святой, а не спасение для слабого» [93, с. 102].

«Не я придумал (это сделала история), что крестьянские нации суть голодные нации, а нации, в которых исчезло крестьянство, — это нации, в которых исчез голод. Я не виноват, что обществу выгоднее большую часть сил тратить на умственную работу, а совсем малую — на обработку земли» [93, с. 128].

Восьмидесятые годы — это время, когда уже была написана «Образованщина», в которой А. И. Солженицын достаточно убедительно показал, что нет больше никакой интеллигенции [94]. Семидесятыми годами датирует В. А. Сендеров время, когда «еще была интеллигенция» [95, с. 17].

Но это позиция двух русских образованных людей, которые хоть и отождествляют самих себя с интеллигенцией, но приходят к выводу: интеллигенции больше нет. Они к интеллигенции относятся по факту рождения и роду занятий, а вовсе не молятся на нее.

И в те же самые годы другой интеллигент, еврейский, никак не может с этим примириться! Даже понимая, что интеллигенция, мягко говоря, не соответствует требованиям, которые он к ней предъявляет, Григорий Соломонович пишет вполне определенно: «Я понимаю, что мой избранный народ (то есть интеллигенция) плох. Но ведь другие еще хуже».

Трудно сказать, что здесь характернее: само использованное слово «избранный народ» или полная убежденность в том, что «все остальные еще хуже». Воистину прав, тысячу раз прав Г. Честертон: одни люди пользуются умом, другие ему поклоняются.

Так же точно восторгаются интеллигенцией и братья Аркадий и Борис Стругацкие. Собственно, вне интеллигенции они и не видят вообще никаких людей, с которыми возможно нормальное человеческое общение. В любой книге А. и Б. Стругацких действуют отвратительные бюрократы, тупые простолюдины, нелепые вояки-фашисты, омерзительные сотрудники спецслужб и гадостные политиканы. А вот интеллигенция описана так, что диву даешься: как ее еще не взяли живой на небо?!

Что характерно — нельзя назвать ведь ни одного русского автора, который отозвался бы об интеллигенции так же восторженно, прямо-таки с обожанием.

Мало сказать, что образованные евреи ценили или любили русскую интеллигенцию. Нет, этого мало сказать! Евреи хотели принадлежать к интеллигенции, войти в интеллигенцию, считали самих себя природными интеллигентами. Были даже евреи, которые не в шутку обижались, когда весь еврейский народ отказывались поголовно признавать интеллигенцией!

Заметим: в этих претензиях много такого, что русский интеллигент или вообще не воспримет, или сочтет невероятным преувеличением. Претензии на изгойство, на демонстративное чайльд-гарольдовское отвержение «серой массы» и «убогих маленьких людей» совершенно не в духе русской интеллигенции. Скорее в ее духе поиски, чем бы она могла быть полезна «народу». Поиск этот можно считать очень наивным, само переживание «долга перед народом» и попытки его отдать — нелепыми, но в любом случае духовный поиск идет именно в этом направлении.