Проблемы взаимоотношений с окружающим населением
Рост численности и социальное продвижение евреев Петрограда усиливали неприязнь к ним остального населения. К тому же внутри страны оставалась влиятельная оппозиционная режиму сила — православная церковь, руководству которой было выгодно истолковывать народу антирелигиозные меры правительства как борьбу евреев с христианством. «Оттепель» НЭПа способствовала учащению проявлений антисемитизма, которые нередко принимали религиозный характер. В мае 1921 г. крестный ход в Петрограде сопровождался антисоветскими и антисемитскими инцидентами. На тех, кто не снимал шапки, нападали с криками: «Жиды, комиссары, скоро вам будет конец». В июне 1921 г. Петроградская правда сообщала, что в Петрограде и почти во всех крупных городах страны усиливается агитация против еврейского населения. «Жиды якобы жестоко мстят русским за свое унижение, опутали самого Ленина... хотят уничтожить христианскую церковь, организованно покровительствуют только своей нации». Автор статьи убеждала читателей в том, что «евреи как нация никакого влияния на государственное управление не имеют» и что еврейские пролетарские массы, поддерживающие советскую власть, порвали со своей религией и национальностью. О росте антисемитских чувств в русском народе публично предупредил Максим Горький в своем берлинском интервью Шолому Ашу (1922 г.). Писатель указал и на причину этого явления — бестактность еврейских большевиков, осквернявших русские святыни.
Реквизиция церковных ценностей под предлогом помощи голодающим Поволжья, начатая в феврале 1922 г., в которой, как уполномоченные власти, участвовали и евреи, вызвала новый взрыв антиеврейских эмоций в народе, уверенном, что из синагог ценностей не изымают. Бывший сотрудник Нового Сатирикона О.Л.Дор (Иосиф Оршер), ставший журналистом Петроградской правды, в своем фельетоне привел пример тогдашних уличных разговоров:
— У жидов не отбирают.
— Конечно не отбирают.
— Еще, пожалуй, им дают. В церквах возьмут, а в ихние синагоги поставят...
Расправа властей с петроградским митрополитом Вениамином Казанским и другим высшим духовенством еще более накалила атмосферу. Во время «процесса церковников» в июне-июле 1922 г. толпа собиралась около церквей, оказывала сопротивление милиции, кричала: «Бей жидов, спасай Россию. Вали на еврейские магазины!»
Не способствовала ослаблению антисемитизма новая волна переименований (1923 г.). Главная городская площадь, Дворцовая, стала площадью Урицкого; Владимирская площадь и прилегающий к ней Владимирский проспект получили имя Нахимсона. Бывший царский пригород Павловск стал Слуцком. Другая императорская летняя резиденция, Гатчина, была переименована в Троцк. Видимо, тогда же в городе появились ситценабивная фабрика им. Веры Слуцкой, табачная фабрика им. Урицкого, швейная фабрика им. Володарского, больница им. Нахимсона.
Но еще больше, чем еврейские имена в названиях улиц, облик русского города изменили сами евреи, хлынувшие массой из местечек «черты», так непохожие на дореволюционных европеизированных адвокатов и врачей, коловшие глаз коренного петербуржца своими провинциальными манерами и традиционной внешностью, резавшие ухо картавым, неправильным русским языком. Вот как выглядел Ленинград в ноябре 1925 г., если верить частному письму в Югославию, перехваченному ОГПУ:
На панелях публика в кожаных тужурках и серых шинелях, плюющая тебе в лицо семечками, и масса жидов, словно ты в Гомеле, Двинске или Бердичеве, с длинными пейсами и чувствующих себя совершенно дома.
Население города воспринимало приезд евреев и их быструю интеграцию в советское общество как результат ущемления прав русского народа. «Что такое СССР? Сруль, Сруль, Сруль и один Русский, да и тот позади всех», — утверждал распространенный тогда анекдот.
Петроградской интеллигенции, в прошлом — оплоту либеральных идей, теперь приходилось потесниться и уступить евреям часть мест в вузах и других сферах занятости, доступ куда евреям был до революции ограничен. Жена ленинградского профессора жаловалась в письме в Эстонию, что «во всех учреждениях принимаются или рабочие, или израилисты, а интеллигенции живется очень тяжело».