Тем евреям, кто не хотел отказываться от своего национального «я», оставалось все меньше места в обществе победившего социализма. Об этом свидетельствует письмо Израиля Цинберга, отправленное в феврале 1934 г. его американскому другу, идишистскому писателю Йосефу Опатошу:
Ты ведь знаешь, что старый Петербург занимал особое место в истории русско-еврейской интеллигенции. Несмотря на все свои недостатки, местная община была важным культурным центром, оказавшим значительное влияние (ив хорошем и в дурном смыслах) на все еврейство России. Увы, после Октябрьского переворота упало культурное значение «еврейского Петербурга»... От старой интеллигенции почти ничего не осталось...И вот я, один из бывших «молодых» и «радикальных», остался теперь одним из последних могикан... Теперь пишу я только о нашем прошлом, о культуре, которую нам завещали праотцы. Однако, чертова штука, склонность к публицистике еще не совсем во мне умерла. Хочется иногда поговорить с живыми людьми, а не только с ветошью ушедших поколении*.
Ко времени отправления этого письма в городе не было уже ни одной независимой еврейской общественной организации, и только две синагоги продолжали действовать. Еврейской периодической печати тоже не осталось. Только Ленинградское отделение ОЗЕТа, одна еврейская школа и Еврейский дом просвещения, объединенный под одной крышей с польским, латышским, белорусским, литовским, финским, венгерским домами, свидетельствовали о том, что какая-то официальная работа с еврейским населением все еще велась.
Летом 1934 г. 1-й съезд Союза писателей окончательно закабалил литературное творчество. Неудивительно, что в условиях новой реальности авторы, писавшие на запрещенном иврите, не могли не только публиковаться, но и оставаться на свободе. В ноябре 1934 г. НКВД арестовал в Ленинграде кружок ивритских литераторов во главе с поэтом Хаимом Ленским.
Опасения в один день лишиться достигнутого положения из-за своего «запятнанного прошлого» толкали тех, кто отошел от еврейской деятельности, на изъявления верности советской власти. Так, старый скульптор, бывший председатель Еврейского общества поощрения художеств Илья Гинцбург (1859 —1939), ставший академиком еще до революции, теперь утверждал, будто только при советской власти скульптура заняла достойное место в искусстве:
Мне уже 76 лет, у меня нет прежних сил, но я бегу вместе с новыми людьми, как пристяжная лошадь. Меня восхищает это великое стремление искусства помочь строителям новой жизни.
Начиная с 1936 г. в Ленинграде усилился нажим на все оставшиеся еврейские организации — религиозные, культурные и советские. Наиболее опустошительной атаке подверглась синагогальная жизнь. Предпоследняя из городских синагог была опечатана к концу 1937 г., а разрешенные прежде квартирные «миньяны» были запрещены. Выпечка мацы в Хоральной синагоге была приостановлена, последняя в городе миква ликвидирована. Хоральная синагога, хотя и не была официально закрыта, подверглась жестокой чистке, в результате которой был арестован и большей частью расстрелян весь ее актив, что привело к параличу религиозной жизни в Ленинграде. Отчаянная борьба верующих за свои права не помогла. В 1940 г. в городе не нашлось даже раввина для проведения осенних праздников в единственной оставшейся синагоге.
Одновременно с религиозными активистами жертвами «ежовщины» стали бывшие деятели ЕКП Поалей Цион и движения Хехалуц, осужденные на длительные сроки тюремного заключения в октябре 1937 г. Между серединой 1937 г. и началом 1938 г. органы НКВД арестовали и последних представителей старой петербургской еврейской культуры, включая Израиля Цинберга. Все арестованные, от раввинов до коммунистов, были обвинены в «еврейском национализме». Ликвидация советских еврейских учреждений — ЛенОЗЕТа, пригородного еврейского колхоза, Еврейского дома просвещения и последней еврейской школы — проводились параллельно с расправой над синагогой с той лишь разницей, что это не всегда влекло репрессии против работников закрываемых организаций.
Евреи, как справедливо заметил Ш.Эттингер, оказались почти единственной группой населения, выигравшей в социальном плане от Октябрьской революции. Ленинградские евреи выиграли особенно много, поскольку составляли наиболее образованную часть населения второго по важности города страны и были более других вовлечены в процесс урбанизации и советизации. В 1930-х этот выигрыш стал особенно ощутим в связи с предпочтением, оказанным советским режимом новой интеллигенции, незаменимой для осуществления планов индустриализации и централизации страны. Роль евреев в жизни Ленинграда намного превосходила их долю в городском населении. Евреи заняли видное место среди технической и гуманитарной интеллигенции, врачей, адвокатов, литераторов и ученых, в системе образования, в управлении, среди советских служащих. Часть евреев освоила новые для себя рабочие специальности, хотя их доля среди рабочих, не говоря уже о крестьянах, так и осталась незначительной. Вместе с тем традиционные еврейские профессии, такие, как торговля (в 30-х только государственная) и портняжничество, все еще занимали заметное место в спектре их занятий. Тысячи евреев продолжали уклоняться от чересчур быстрой советизации, что выражалось в их предпочтении артельного труда работе на государственных предприятиях.