Выбрать главу

Численность Ленинградского отделения партии, исключая «мертвые души», по всей видимости, не превышала нескольких десятков, а сфера влияния — нескольких сот человек. Еще меньше членов насчитывал молодежный союз Югент Поалей Цион, образованный еще в 1921 г. По сведениям властей, в 1927 г. в нем состояло лишь 13 человек (в т. ч. 2 девушки): 7 рабочих, 4 студента, 1 служащий, 1 безработный. Правда, это была сплоченная и активная группа, пользовавшаяся определенным влиянием на молодежь. На их лекции и доклады в партийном клубе собиралось от 100 до 200 слушателей.

Влияние Югента стало расти в Ленинграде с 1925 г. быть может потому, что преследования властями сионистов заставили национально настроенную молодежь предпочесть участие в мероприятиях, не грозивших арестом всем присутствовавшим. Югент ПЦ, как и руководившая им партия, всячески подчеркивали свою солидарность с политикой советского правительства по еврейскому землеустройству, которую они противопоставляли позиции ненавистной им Евсекции. Усилия Евсекции и комсомола по разложению союза почти не приносили плодов. С большим трудом в 1927 г. власти через своего агента Берлина склонили одного из его членов к публичному выступлению на юбилейном собрании Югента с критикой деятельности союза и объявлением о своем выходе из него. За оказанные услуги Берлину обещали зачисление кандидатом в компартию или комсомол.

В конце 1926 г. в Ленинград переехал из Польши член Югент-Фарбанда Моше Велишкранц, который примкнул к местному отделению ЕКРП и писал репортажи о ее деятельности в польскую газету Ди фрайе югешп. В 1926 —1927 гг. в городе имелись один-два бороховских кружка, выпускались две стенгазеты — на русском и на идише. 1 мая 1927 г. партия в последний раз вывела своих членов на улицы Ленинграда для участия в первомайской демонстрации. Красное знамя Поалей Цион и еврейские песни, распевавшиеся демонстрантами, привлекли внимание прохожих, которые в своем большинстве и не подозревали, что в СССР еще сохранилась партия, отличная от ВКП(б).

В марте 1928 г. Ленинградское отделение ЕКРП (ПЦ) собралось на свой последний легальный банкет по случаю дня рождения партии. В том же году партия была запрещена, ее отделение в Ленинграде закрыто, а бывший секретарь Ленинградского комитета Борохович, по слухам, был принужден сотрудничать с ОГПУ. Однако властям было мало роспуска партии. Они хотели получить формальные отречения ее активистов. С этой целью осенью 1929 г. в Ленинград был послан бывший член секретариата Югента ПЦ Ицхак Шейнин, который уговаривал своих товарищей подписать публичную декларацию о разрыве с партией и ее платформой, обещая взамен устроить их вступление в ВКП(б) без кандидатского стажа. Хотя предложенный Шейниным проект декларации был написан в сдержанных выражениях, мало кто из активистов поддался на его уговоры. Среди 25 подписантов не оказалось ни одного партийного активиста из Ленинграда. Публикация декларации, приуроченная к годовщине Октября в 1930 г., прошла почти незамеченной.

После роспуска партии ее члены работали в советских учреждениях Ленинграда. В частности, Гершензон, начав с должности референта областного комитета профсоюзов, «вырос» до референта председателя Леноблисполкома. Подпольная деятельность никем из них не велась. Вместе с тем группа бывших поалейционовцев сохраняла между собой дружеские связи; иногда они вместе ездили за город, встречались за праздничным столом. Разница между ними и остальными ленинградцами была только в том, что кроме советских праздников они, словно испанские марраны, отмечали 11 марта — день рождения своей партии, а 17 декабря встречались в йорцайт (годовщину смерти) Борохова. Кое-кто справлял пасхальный седер «для старых мам». Однажды им довелось провожать двух своих товарищей в Эрец-Исраэль, в чем никто из них не усмотрел ущерба для советской власти.

Если не считать ареста в конце 1928 г. одного из членов ПЦ, Сямина, на квартире у которого ОГПУ ожидало застать нелегальное партийное собрание, практически никого из ленинградских поалейционовцев в конце 20-х не преследовали, хотя к тому времени члены всех других социалистических и еврейских партий уже годами скитались по тюрьмам и ссылкам. Только в 1934 г. арестовали Михаила Герчикова, бывшего московского активиста Зэева Блюма и еще нескольких человек. Отношение следователей к ним было сравнительно мягким и вежливым. Блюма расспрашивали о сионистской деятельности в Ленинграде. По-видимому, следователю был нужен не сам Блюм (его власти тогда считали почти своим), а материал на деятелей еврейской культуры. Это предположение кажется правдоподобным, так как из агентурных данных следователю было известно об интересе, проявлявшемся Блюмом к Еврейскому музею, ОПЕ, историку еврейской литературы Израилю Цинбергу, художнику Соломону Юдовину и, разумеется, о работе Блюма вместе с Давидом Маггидом, Исаем Пульнером и Иехиелем Равребе в еврейской группе Государственной публичной библиотеки. Через несколько недель всех арестованных выпустили.