В праздники взрослые водили детей в амбар к Малке, который был рядом с синагогой. Там можно было с этими восточными сладостями (медовыми маковками, тейгл, лекех и др.) попить сельтерской воды, а Малке удавалось угостить тех, кто пришел, мороженым.
Так было до 1928–1929 г. Потом все изменилось. До 1929 года, последнего года дедова хозяйства, оставалось три десятины пашни под зерновые. Стеной стояли здесь пшеница, рожь, называвшаяся жито. Кроме того, столько же земли было под садом, пасекой, огородом. Здесь же росли фасоль, гречиха, конопля, турнепс, брюква, тыква, подсолнух и другие культуры. Из конопли дед готовил пеньку для веревок, где-то отжимал конопляное масло, которое он любил. Пасека пропала, так как на нее было много набегов. Использовали и межи, на которых собирали щавель, лекарственные травы, а то и землянику. Много внимания дед уделял семеноводству. Крестьяне окрестных и даже дальних деревень приезжали к нему за семенами огородных культур, ржи и пшеницы. Устраивал дед и небольшие выставки: показывал невиданных размеров турнепс, брюкву, тыкву, кормовую свеклу. Гордился самодельной пенькой. Сохранилось в памяти, как сеяли, пололи, окучивали, собирали в нежаркое время, мыли, накладывали на телеги огурцы. В базарные дни дед возил на базар два воза огурцов. Когда он брал с собой меня, то угощал за помощь конфеткой, сажал около себя во время ужина.
Помню, как я, Ванюша и Ганна молотили и выбирали фасоль. Собрали восемь мешков, а один мешок за работу Ганна на телеге отвезла себе. А где теперь в наших местах сеют и убирают фасоль? Деду в сельхоз. работах помогали мои тетки, их мужья, дядьки, внуки. В страду они приезжали из Смоленска, Москвы, Баку, Ташкента. Трудились все много, но работа сменялась смехом и шутками. Да и детей в доме было много, о еде никто не думал. Ее было в изобилии.
Перед приездом гостей по почте приходили бочонки с сельдью, ящики с сухофруктами, специями, ценными вещами, а то и с картинами. Из деревни по почте пересылались сухие грибы, сливочное масло, мед и другие продукты. В это время с дедушкой и бабушкой постоянно жили только их младшая дочь Ева да Ванюша, у которого умерла мать, жил он на два дома.
1930 год, когда коллективизация в деревне вошла в полную силу, был последним годом жизни деда. Началось раскулачивание и изгнание зажиточных крестьян из деревни. Моего деда за Ганну и Ванюшу объявили эксплуататором. Ваня Хохлов незадолго до этих событий уехал в Минск. Его биография позволила ему служить в Органах. Бросив все свои дела, он приехал в Мстиславль, в деревню. Из кобуры достал пистолет и, заходя в кабинеты и дома разных начальников, предупреждал: "Кто тронет моего деда, застрелю!" Подействовало. Выселили многих соседей: евреев, русских, а деда не трогали. Даже Синицы боялись Ваню Хохлова. В деревне обобществили скот, забрали хомуты, сбрую, веревки, что было на виду. Закрытый двор деда переделали под общий коровник и согнали туда всех коров. Трудно было в доме. Во дворе мычали голодные, недоенные коровы. Но это было еще полбеды. Хуже было то, что кто-то из руководителей запряг доморощенного любимца деда коня Ваську. Увидев, что конь мокрый, "в мыле", бежит в гору, дед вошел в дом, схватился за сердце и сказал бабушке: "Сейчас сдохнет Васька". Лошадь еще долго жила, но в тот же день скончался еще не старый дед. Через месяц умерла и бабушка. В опустевший дом приехала старшая дочь Хава с кучей детей. Муж ее держал водяную мельницу в Шумячах. Спасаясь от преследований и раскулачивания, они приехали в дом деда и стали колхозниками. Мельница в Шумячах была разрушена. Связь детей с родным домом оборвалась.
Наступил 1933 год. Сталинская администрация отбирала за бесценок последний хлеб у крестьян, продавая его за границу. Перевозка стоила дороже зерна. Издали закон от 7 августа: за сбор колосков на убранном поле приговаривались к сроку до 10 лет. Так выполнялись планы по заполнению ГУЛАГов. Председатели колхозов организовывали красные обозы с хлебом. С красными плакатами увозили последнее, часто семенное зерно. В магазинах в то время хлеб не продавали. Пекли сами. В стычке с председателем колхоза за мешок зерна прямо на поле умер от разрыва сердца муж моей тетки Юда Маневич. Их дети, за исключением младшего Миши, разбрелись по свету. В войну двое получили тяжелые ранения. Все они, кроме старшего Матвея, рано умерли. Ведь детства у них, по сути, не было.