В Павловске находились предприимчивые люди, которые пытались наладить кустарное производство. Некто Белявский, инженер по специальности, пользуясь поддержкой немцев, создал небольшую сапожную фабрику. Обращение на фабрике с рабочими было жёсткое. Нередко там использовалось рукоприкладство. Часто можно было видеть, как голодные жители выпрашивали пищу у испанских солдат, которые были добрее немцев и к тому же получали двойной паёк – от немецкой армии и от своего государства. В городе работали школа, больница и даже небольшой театр. Для обслуживания немцев и испанцев была открыта прачечная. Существовал официально организованный публичный дом, где некоторые женщины зарабатывали на пропитание. Основное население питалось только продуктами, которые можно было выменять за вещи на рынке, или овощами, оставшимися на полях. Их выкапывали иногда из-под снега. На базаре меняли вещи на хряпу, картофельные очистки, дуранду. Есть свидетельства о том, что на нём продавали и человечину. Однажды в районе рынка горожане увидели повешенного на столбе мужчину. На груди у него висела бирка – «Людоед». На базаре в Павловске комендатура проводила показательные наказания и даже организовала порку. Нередко отбирали вещи и избивали продавцов, заворачивающих товар в советские газеты. Так, в июле 1942 г. там расстреляли гражданку Митенкову А., за то, что она заворачивала ягоды в советские листовки. После освобождения города священник Травкин рассказывал, что на рыночной площади у пожарного депо была виселица. Он видел, как на ней повесили трубочиста, имя которого он не запомнил, а также учителя музыки П. П. Разумова и его жену.
В городе постоянно проводился отбор молодых людей и отправка их на принудительные работы в Германию. В конце 1942 года был объявлен набор в рабочие батальоны. Туда шла молодёжь, которую ещё не успели вывезти в Германию. Работа в батальонах давала хоть какую-то надежду не умереть с голоду. Жители города были оторваны от всякой правдивой информации. Газет не было. Радио запрещалось пользоваться под страхом смерти. Люди не знали, что их ждёт в будущем. В городе распространялись всяческие лживые слухи и, в частности, о роспуске советского правительства и разделе России на четыре области во главе которых «находились» Молотов (Поволжье), Маленков (Сибирь), Ворошилов (Север и Ленинград), Сталин (европейская часть России). Немцы из отдела пропаганды пытались создать в Павловске газету на русском языке, подыскивали для неё литературных сотрудников и даже выпустили пробный номер, но затем эта идея так и не осуществилась. В начале 1943 года усиливается эвакуация местного населения, а к лету в городе уже остаётся совсем мало жителей. Те, кто ещё остались, были страшно истощены. Даже Лидия Осипова, дневниками которой мы пользовались, заведовавшая прачечной и, следовательно, получавшая какой-то небольшой продовольственный паёк, весила 36 килограмм, что вынудило её лечь в больницу. Сохранился рассказ немецкого солдат Карла Гардии, перешедшего на сторону Красной армии 7 сентября 1942 г., который свидетельствовал:
«В Слуцке (Павловске) открыт публичный дом с русскими девушками. Разрешение на посещение даёт офицер при наличии справки от врача. Стоимость – 5 марок, две из которых идут девушке, а три – в фонд зимней помощи немецкой армии. Население живёт очень плохо. Есть приказ против жёсткого обращения, но он не выполняется. Видел двух повешенных жителей за каннибальство. Сейчас жителей переселяют в тыл – за 30 км. от линии фронта. На домах русского квартала в Слуцке надписи: „Русские! Входить и разговаривать запрещено“. Жители – кожа и кости – попрошайничают у полевых кухонь. Их отгоняют: „Вас, собак, мы ещё должны кормить! Чтоб вы околели, сброд“. Солдаты отдают в стирку бельё – расплачиваются хлебом».
К концу 1943 все начинают понимать, что война немцами проиграна, потому что они начали готовиться к отступлению и даже разрушать железнодорожные пути. При этом не только снимали рельсы, но и ровняли насыпь.