— Вот-те крест — ни в жисть! — заглядывая в глаза Лакосте, продолжал свое Вытащи. — И я тебе еще вот что скажу: ты хоть, конечно, и жид — но хороший парень. Давай за дружбу выпьем! И поцелуемся!
Одинокий человек Вытащи.
7
ПРУТСКАЯ КОНФУЗИЯ. 1711
По сравнению с Полтавой предстоящая турецкая компания представлялась Петру не более чем развлекательной прогулкой. Германизированным дивизиям Петра следовало сбить спесь с турецких орд, с татарских конных разбойников: сброд, ненавистная дремучая азиатчина. Раздавить, уничтожить! Выйдя к Северному морю, закрепиться навеки и на Южном! А там недолго и бусурманские минареты сшибить с собора Святой Софии в Царьграде.
Все это должно совершить пристойно, по-европейски — и весело. Фельдмаршал Шереметев надежен, да медлителен: а надо выйти к Дунаю прежде турок, не дать им переправиться. Волошский Кантемир и мултянский Бранкован — в руке, в кулаке: не вырвутся. Проку военного немного от этих господарчиков, но пример их хорош и полезен; ему последуют братья-славяне — болгары да сербы, восстанут против турок, оттянут вражеские силы, да и греки подымут голову. Перспективы блестящие, изумительные: весь европейский Юг пойдет с Россией, к России. И тогда уже неизбежны беспорядки в турецкой армии, бунт против неразумного султана, сидящего на своих подушках. И присмиревший султан выдаст, выдаст проклятого шведского Карла, бросившего свои носилки под Полтавой и выскользнувшего змеей из русского кулака… Привоз пленного Карла XII в Санкт-Петербург можно будет обставить весьма красочно.
Как все это красиво и замечательно! И как радуется, веселится душа, устремляясь к таким радужным горизонтам! Немцы и голландцы — те, конечно, русского человека прилежнее и старательней. Но только наш брат — русский — способен так упоительно радоваться завтрашним свершениям. Только для русского неограниченного мечтателя журавль в небе куда лучше синицы в кулаке. Вот в этом и есть разгадка русской души, для немцев загадочной.
В последние дни перед отъездом в действующую армию Петр, спеша и почти задыхаясь от будоражащей спешки, успел сделать многое: заменил отжившую свое громоздкую боярскую думу компактным и послушным Сенатом, учредил налогово-фискальное ведомство, наделенное чрезвычайными полномочиями. Диких азиатов должно сокрушить современное налаженное государство — и это будет добрым примером для потомков. Это каких-нибудь пятнадцать лет назад схватка России с Турцией напоминала бы схватку двух степных волков, рвущих друг другу глотку. Нынче все произойдет по-другому: по-современному обученная и экипированная русская армия, вооруженная пушками, фузеями и тайным чудо-оружием — метательными трехгранными ножами, — раздавит неприятеля по всем законам передовой военной науки. Сколько приятных дел прибавится после победы, сколько веселых хлопот: сколачивание панславянского союза во главе с Россией, освоение новых южных владений, укрепление черноморского побережья и строительство флота… В самый день отъезда, 6 марта, было объявлено о бракосочетании Петра Алексеевича с Екатериной Алексеевной. Свадьбу решено было справить после возвращения из победного похода.
Жизненные обстоятельства девицы Марты, вошедшей в русскую историю под именем императрицы Екатерины I, блестящи и дерзки. Среди «птенцов гнезда Петрова» она, пожалуй, столь же характерна, как Меншиков или Шафиров. Служанка мариенбургского пастора Глюка, она досталась в 1702 году в качестве живого трофея русскому унтер-офицеру, от которого была взята за милую внешность и приятность характера фельдмаршалом Шереметевым. Всесильный Меншиков забрал ее у пожилого фельдмаршала не без сопротивления, и не без сопротивления же — было, было в ней нечто, тесным обручем сжимавшее мужеское сердце! — уступил ее царю Петру. С тех пор бывшая портомоя Марта сделалась гражданской женой Петра, родив ему до объявленного 6 марта 1711 года брака двух дочерей — Анну и Елизавету. Женитьба на бывшей пленнице, перекочевавшей из-под унтер-офицерской телеги в царскую опочивальню, был изрядным ударом по ревнителям русской старины — сторонникам голубокровных государственных браков. Но они, похоже, к началу второго десятилетия XVIII века начали уже принимать решения и поступки своего самодержного государя как неуправляемое стихийное бедствие. Критика в адрес неслыханного мезальянса если и была высказана, то оглядчивым шепотом, да и то в совершенной темноте.
Екатерине, отличавшейся завидным здоровьем и ровной веселостью нрава, недоставало лишь родовитости да прибереженного до срока серебряного целомудрия. Однако Петра — первого и последнего здравомыслящего русского царя — эти невосполнимости ничуть не тревожили.
Оставив государство на Меншикова и Сенат, Петр с женой выехал на Юг, к армии. По дороге царь остановился в польском Ярославе — там его дожидался незадачливый король Август с сенаторами. Все попытки склонить поляков к совместным действиям против турок не возымели успеха: сенаторы постановили строго придерживаться условий Карловицкого мира и никоим образом не вмешиваться в эту новую войну. Сопровождаемый малым конным корпусом генерала Ренна, царь оставил польский Ярослав без особого раздражения: он особенно и не рассчитывал на поляков, всецело погруженных в собственные несчастья. Не добившись согласия поляков, Петр, в сущности, снимал с себя большую часть ответственности за них в этой войне. Незадачливого Августа было по-приятельски жаль: приятное бремя победной славы и на сей раз минует его плечи. Формальная же сторона дела была прилично соблюдена: польские союзники объявили о своей ко всему готовности, и во главе их войска на всякий случай встал литовский великий гетман Поцей.
По дороге в Яворово и далее к волошской границе Петра догоняли приятные и обнадеживающие вести. Князь Голицын наголову разбил киевского воеводу — изменника, вторгшегося в Россию: пять тысяч мятежников убито, остальные рассеяны или взяты в плен. Господарь Димитрий Кантемир через своего посла грека Поликолу просил принять его, господаря, в царское подданство, что и сделано: просителю послан семнадцатистатейный диплом и нагрудный портретик, изображающий государя Петра Алексеевича, оправленный в золото с бриллиантами чистой воды. С присоединением Кантемира сам собою разрешался продовольственный вопрос: господарь поставит русской армии все необходимое для пропитания, устроит достаточный магазейн… И, хотя поход предстоял короткий, Петр велел забрать провиант, хоть и через разорение, в Буджацкой орде для другого магазейна, запасного.
Царская свита была составлена толково и продуманно: ни одного лишнего человека, только все самое необходимое. Даже карла Кабысдоха оставили в Санкт-Петербурге. Но, однако ж, не Полтава предстояла, можно было позаботиться и о приятном времяпровождении; и был захвачен шут Лакоста и острослов Феофан Прокопович, сразу по вступлении в Валахию занемогший, впрочем, кровавым поносом. Что же касается Екатерины Алексеевны, ее круг, кроме тесно приближенных дам и девок, должны были составить генеральские жены, отправившиеся с мужьями на войну, и их компаньонки.
12 июня Петр с Екатериной, с министрами, с казной и казначеями, с гвардейскими Преображенским и Семеновским полками торжественно прибыл на берег Днестра и соединился там с пехотными дивизиями Вейде, Алларта и князя Репнина. День спустя, после славно устроенного общевойскового смотра, царь созвал большой военный совет.
На этом совете выяснились досадные обстоятельства, и мнения участников неприятно разделились. Несмотря на строгие инструкции, данные царем по поводу устройства магазейнов, и отправку специальных комиссаров в Венгрию за быками, а на Украину за баранами и мукой, русская армия оказалась без продовольствия: съестных припасов не хватило бы и на неделю. Исходя из этого, генералы барон Алларт и барон Денсберг, лейтенант-генералы барон Остен и Беркгольц советовали царю остановить продвижение и оставаться на берегу Днестра до выяснения замысла врага, о котором не было ни слуху ни духу, и для отдыха войскам. Днестр, кроме того, являлся удобной дорогой для подвоза продовольствия, если оно сыщется. Наиболее же опасным предприятием, по мнению этих генералов, было бы углубление в неприятельские преддунайские степи: по сообщениям местных жителей, в мрачной этой степи негде взять ни воды, ни хлеба, а сам переход займет не менее пяти дней. Но и пересеча степные пространства, армия не найдет по ту сторону пропитания.