а ведь сам этот жанр народного творчества не бытовал и не мог бытовать во времена Кирши Данилова. И уж вершина анахронистичности — выкрикивание базарным торговцем Алексашкой антисемитской дразнилки:
В мои школьные годы нечто подобное распевали. Очевидно, и Давид Маркиш слышал. А вообще-то забавно: откуда в народном сознании петровской эпохи могло взяться такое, если евреев в России были единицы, и сам автор в другом месте пишет, что в Суздале на забредшего туда жида сбежался смотреть весь город?
Явное, нескрываемое отсутствие исторической достоверности — специфическая черта книги. Не могу отнести сие к числу ее достоинств. Знающего читателя — раздражает. И все же в мои намерения не входит за это автора бранить. Совершенно ясно: автор использует антиисторизм сознательно, как прием. Ему важно поместить героев и действие в условно-вымышленный исторический контекст, чтобы таким образом вывести основную тему книги за рамки всякого реального исторического контекста. Поместить в пространство историософского мифа. В этом аспекте сочинитель действует по образу и подобию Автора Библии. (Духовные и художественные достоинства этих двух произведений я, естественно, не сравниваю).
Так какова же эта основная тема?
Понятно, что в центре повествования судьбы нескольких евреев. Даны разные типы: Шафиров — правдолюб, карьерист и выкрест, физически крепкий, честный еврей, готовый и обществу послужить, и себя не обидеть. Авантюрист Дивьер, который забыл обычаи еврейства, которому безразличен любой народ, который ищет власти и успеха даже с риском для жизни… Но своим все-таки помогает. Мечтатель, еврейский Дон Кихот, бедняга Лакоста, родовая судьба которого — воплощать в жизнь грустную поговорку про еврейское счастье. Его несчастливая дочка Маша-Ривка, его внук Яша, судьба которого тоже угадывается… Тут же упертый талмудист, хранитель традиций Борох Лейбов, духовный (а может, и генетический) предок белорусских хасидов… Хорошая, представительная компания.
Смысл их “вписки” в российскую ситуацию Петровской эпохи вот в чем. Люди бродячего народа попадают — волею случая — в новое место и в новое время. Очередная Идумея на пути в Палестину. В таком попадании — соль истории еврейства. Всякая историческая трещина, всякий разлом эпохи притягивает выходцев от колен Израилевых, выбрасывая их семя на чуждую землю, в среду чуждого народа, куда раньше путь был заказан и где впоследствии судьба их потомков обогатит историю человечества новой насмешкой, новой ненавистью, новой кровью и новыми слезами.
Главная тема книги Давида Маркиша — выявление драматического парадокса еврейства. Евреи — нация без своей страны, без родины; всюду, где бы они ни жили, — они чужие, и земля чужда им, и они чужды земле. Им всюду легко устроиться, и всюду трудно ужиться; вражда нелюбимой земли, не терпящей на своем хребте чужаков, рано или поздно восстанет против них… Осуществится парадигма Моисея.
“Нам что скажут, то мы должны и делать. И поменьше болтать о нашем новом отечестве — все равно нам никто не верит. Мы для всех как были жиды, чужаки — так и остались. Отечество, в конце концов, не ложка, его с собой по всему свету таскать не обязательно” — так говорит Дивьер.
Грабя нелюбимую землю ростовщичеством, укрываясь за стенами гетто от общегосударственных законов, идя в революционный террор, попадая под нож холокоста или под дубину массового погрома, еврейство тоскует о своей земле, той самой, обетованной, — но как только обретет ее, так сразу перестанет существовать. Распадутся за ненадобностью связи, скрепляющие народ изгнания, объединяющие еврея с евреем независимо от языка, внешности, одежды, богатства, бедности, убеждений, веры. И семя Авраамово погибнет в тот момент, когда достигнет осуществления обетования.
Исторический путь еврейства — путь через море и пустыню, через восстания и убийства — к самоубийству.
Евреи — вечный фермент брожения истории. Они тянутся к Царству, ибо в Царстве выковывается новое время, в Царстве богато и перспективно… Иосиф у Фараона, Даниил у Валтасара, Мордехай у Артаксеркса… Но искренними сынами Царства быть они не могут, ибо место их — нигде, общество их — государство в государстве, и путь их — бегство, эмиграция, измена. Говорит Петр Лакосте: “Был бы у тебя истинный царь и отечество, ты бы по-другому думал, а так от твоих разговоров один вред и смущение умов… Уходи”. Если не для Иосифа, Даниила и Мордехая, то для их потомков близость Царства заканчивается холокостом и исходом.
Еврейское счастье и еврейские беды творятся не вне, а внутри души еврейства. Само еврейство — их неизбывная причина.
Говорит Лакоста Шафирову; “Почему мы всегда ищем любовь к себе как к евреям, а не просто как к людям! <…> «Русские не любят евреев». «Немцы любят евреев». Ведь если какой-нибудь Мойше разбойник и вор, то он разбойник и вор не потому, что он еврей, а потому, что он плохой человек. <…>.
— Это только мы понимаем — с сомнением в голосе сказал Шафиров.
— Если бы понимали! — вздохнул Лакоста. — <…>. С одной стороны мы хотим быть, как все, а с другой стороны, боимся этого как огня. <…>. Пока у нас нет своей земли, мы не можем быть, как все. А если у нас появится своя земля и свой царь — мы станем, как все, но тогда мы перестанем быть евреями…”
Мысль простая и одновременно очень непростая. Здесь — главный смысл и пафос книги Давида Маркиша. Простой и сложной книги.
Надо сказать: автор (и это очень чувствуется) сам — плоть от плоти своего народа. Он как бы рассредоточивает свои мысли и чувства между героями — Лакостой, Шафировым, Дивьером, Борохом Лейбовым. Он сам по-еврейски несправедлив к вмещающей стране и ее народу. Образы евреев заслоняют фигуры всех прочих деятелей той эпохи (кроме — что тоже типично! — царя). Их горе и их драмы полностью затмевают грандиозные события эпохи. Это все тот же антиисторизм. Конечно, Меншиков не был только прохвостом и вором, конечно, делали дело при Петре и Стефан Яворский, и Яков Долгорукий, и Репнин, и Апраксин… И страна не была такой черной грязью, такой бездарной карикатурой на общество, какой она предстает порой глазам героев и читателей книги. Конечно, и Шафиров не был при Петре Иосифом и Даниилом, а занимал почетное, но куда более скромное место в движении реальных событий. Но автору надо вспомнить Иосифа, Даниила и Мордехая — и он делает Шафирова главной пружиной исторических интриг; ради этого и придуман эпизод с турецким миром в обмен на ласки Екатерины: тут соль не в том, что супруга царя отдалась визирю, а в том, что Шафиров все это устроил.
Это — тоже очень еврейское свойство: свою мозоль и мозоли своих близких ощущать как боль и язву всего человечества… И вот — еще один парадокс: еврейство — непременная закваска исторического процесса, но еврейство — вне исторического процесса. В нем самом воля Божья застыла, и развития нет. И страдания, и радость каждого еврея равны страданиям и радостям Авраама, Исаака и Иакова. Так — вплоть до Иозефа, Иоганна, Генриха, Хильды, Розалинды, Ганса, Хьюберта и Минны — потомков петровского шута Яна Лакосты, убитых в газовой камере Бухенвальда в 1943 году.
Или вплоть до восстановления храма Соломонова на горе Сионе в Иерусалиме, столице государства Израиль. Что в свете недавних политических событий не представляется столь уж невероятным. И этим, по обетованию, закончится история вообще. И тогда не станет ни иудея, ни эллина, ни царя, ни шута. Все там будем.
Анджей Иконников-Галицкий