— Почему?
— Потому что, когда у тебя последний раз стоял — еше телеграф не изобрели.
Сосед заглядывает к Гофману и видит, что он стоит на табуретке и накинул петлю на пояс.
— Давид Исаакович, что вы делаете?
— Вешаюсь.
— Тогда накиньте петлю на шею.
— Пробовал — задыхаюсь.
Бердичевский нищий останавливает на улице хорошо одетого прохожего:
— Господин банкир, я знал вашего покойного батюшку, вашу покойную тетушку, вашего покойного дедушку...
— Хватит! — прерывает его прохожий. — Вот тебе четвертак и перестань лазить по моему генеалогическому древу!
Сема собирает в лесу грибы. Его встречает знакомый грибник.
— Сема, что ты делаешь? Ты же набрал полно ядовитых грибов. Так же можно отравиться.
— Не волнуйтесь, я для продажи.
В городе Пиза у знаменитой башни стоит еврейская пара.
— Хая, смотри, какая кривая эта башня! — Ой, Абраша, кто бы говорил!
В советское время трамвай едет по Ленинграду. Кондуктор объявляет остановки:
— Площадь Урицкого!
— Бывшая Дворцовая, — комментирует старый еврей.
— Улица Гоголя!
— Бывшая Малая Морская.
— Проспект 25-го Октября!
— Бывший Невский.
— Замолчите, наконец, товарищ еврей, бывшая жидовская морда!
Еврей зашел в кафе и оставил у входа зонтик с запиской: «Оставил чемпион по боксу». Выходит, вместо зонтика нашел другую записку: «Взял чемпион по бегу».
Еврей едет в одном купе с богатым иностранцем.
— Скажите, — спрашивает еврей, — если не секрет, куда вы едете?
— Я? В Баден-Баден. А вы?
— А я в Гомель-Гомель...
07
Людмила Зыкина поет на сцене «Оренбургский пуховый платок». Сзади незаметно подходит Кобзон, и когда Зыкина заканчивает песню, накидывает ей на плечи красивый оренбургский платок. Зыкина говорит:
— Ой, Иосиф, спасибо большое!
Кобзон:
— А спела бы про шубу, я бы тебе шубу принес.
Мама биндюжника скончалась, и над ее открытой могилой просят сказать слово ее единственного сына. Тот взял горсть земли, бросил на гроб и, утирая слезы, сказал:
— Мама!.. Хрен вы меня больше увидите, мама!
— Слушайте, Файбисович, мне сказали, что у вас умерла жена. Примите мои соболезнования.
— Спасибо, но не жена, а теша.
— Ну что ж, тоже неплохо.
Рабиновича вызывает начальник:
— Мне сообщили, что вы ходите в синагогу и молитесь, чтобы я повысил вам зарплату.
— Так ведь теперь вроде можно?
— Можно-то можно, только я не люблю, когда через мою голову обращаются в вышестоящие инстанции.
Учитель арифметики спрашивает:
— Изаксон, сколько будет восемьдесят плюс девяносто?
— Рубль семьдесят!
Поляк, итальянец и еврей сидят в родильном доме. Появляется медсестра с негритенком в руках.
— Чей ребенок? — спрашивает она.
— Это не мой, — говорит поляк.
— Точно не мой! — кричит итальянец.
— Вполне возможно, что мой, — говорит еврей. — У моей Сары вечно все подгорает.
Старый еврей жалуется доктору, что стал плохо слышать левым ухом. Доктор осмотрел его и говорит:
— Ничего не поделаешь. Это старость.
— А что, доктор, разве мое левое ухо старше правого?
— Роза! Как вы живете с мужем, если спите в разных комнатах?
— Ничего страшного! Если он захочет, то он мне громко свистит.
— А если ты захочешь?
— Тогда я ему кричу: «Хаим, ты случайно не свистел?»
Два еврея встречаются в публичном доме.
— Моня, ты с ума сошел! Ты ведь только вчера женился, и на молоденькой?!
— Понимаешь, просыпаюсь утром, жена спит — такая красивая, молодая, нежная... Я подумал: ну что, будить ее из-за ста рублей?
— Софья Моисеевна, голубушка, что это вы такое несете в банке?
— Мочу на анализ.
— Господи, ну зачем же три литра?
— Так пусть не треплются, что я жадная.
Час спустя:
— Софья Моисеевна, что же вы несете банку обратно?
— Так в моей моче сахар нашли. И это добро оставить им?
Еврей-челнок заходит в самолет, летящий в Турцию, с огромной дорожной сумкой. С помощью стюардессы еле-еле запихивает эту сумку на верхнюю полку.
— У вас всегда такой тяжелый багаж? — вздыхает она.
— Больше так не будет! — отвечает еврей. — В следующий раз я полечу в сумке, а мой компаньон пусть покупает билет.