Помещик выскочил из комнаты. Гости мало-помалу опомнились и стали приводить в чувство невесту.
Когда невеста пришла в себя, помещик уже стоял возле нее. Усы у него были снова такие же, как в начале пира. Камердинер сперва испугался, но потом сумел придать им приличный вид.
— Наваждение! — сказал толстый Эдвард Потоцкий и захохотал во всю глотку.
И все другие помещики тоже захохотали.
Белокурая колдунья, помещичья невеста, открыла глаза. Большие, испуганные голубые глаза.
— Что случилось, любимый? — прошептала она.
— Ничего, графиня! Наваждение! — повторил толстяк Потоцкий и опять захохотал.
— Наваждение, любимая! — пробормотал помещик загробным голосом, склонился к своей нареченной и опять поцеловал ее.
А когда он поднял голову, все вокруг опять так и застыли. Белокурая колдунья вскрикнула «Езус-Мария» и снова лишилась чувств.
Усы у помещика снова ужасно отросли и с каждой секундой становились все длиннее и длиннее.
— Перст дьявольский, — пролепетал толстый граф Потоцкий и кубарем выкатился прочь.
Помещик снова выбежал из зала. Через минуту он вернулся. С помощью камердинера усы опять были приведены в порядок. Своих гостей, однако, помещик уже не застал. Они разбежались, точно за ними гнались черти.
На полу в обмороке лежала белокурая графиня, его невеста.
Помещик склонился над ней, нежно и печально погладил ее волосы и прошептал:
— Очнись, любимая, очнись, моя белокурая лесная невеста! Злые духи играют с моими усами в свои мрачные игры. Помолимся Пану Езусу, Господу нашему, и да сжалится он над моими усами, и да избавит их от забав, кои учиняют над ними злые демоны.
Трогательная была картина: помещик на коленях перед образом своего Спасителя, а рядом лесная колдунья, набожно сложившая руки. На ее устах молитва о панских усах.
Когда они встали с колен, невеста посмотрела на помещика, своего возлюбленного, и отпрянула:
— Дьявол!.. Ты… ты сам… дьявол!
Она убежала. Помещик остался один. Он снова стоял перед зеркалом и глядел на свои страшно длинные усы, которые с каждой секундой делались все длиннее и длиннее.
С той ночи помещик больше не показывался на люди.
Он забросил охоту, не ездил к своим приятелям, хозяевам соседних имений.
Часто, очень часто думал он о своей невесте, белокурой лесной красавице, и вздыхал со слезами на глазах:
— Не судьба, золотая моя!
Камердинер ходил с ножницами за паном и все время подстригал ему усы.
По ночам, когда всё вокруг спало, помещик с фонарем в руке тенью крался к могиле своей жены, набожной помещицы, и просил у нее прощения.
Помещик думал, что мучается из-за нее, что она причина того великого наказания, которое его постигло.
Позднее, когда помещик узнал, что еврей-цирюльник Мотл Парнес умер после порки, он почувствовал, что между смертью цирюльника и ростом его усов есть какая-то связь.
Этой же ночью он стоял над могилой Мотла, бил себя кулаками в грудь и вымаливал прощение у бедного еврея-цирюльника.
Помещик даже съездил к ребе, щедро одарил его и попросил благословения.
Но благословение ребе не помогло. Проклятье Фейгеле-рыжей оказалось сильнее.
В одно прекрасное утро, когда камердинер явился к помещику с ножницами, чтобы, как уже повелось, подстричь ему усы, которые за ночь страшно отросли, помещик прогнал его:
— Не надо… ступай!
Впервые после смерти своей жены, набожной помещицы, помещик своими руками затеплил лампадки перед иконами.
И долго-долго молился перед каждой иконой, каялся в грехах.
И так весь день один на один со святыми образами.
А вечером, когда комната погрузилась во мрак, и только большое зеркало мерцало в золотой раме, помещик встал перед зеркалом и стал разглядывать свое померкшее лицо и длинные усы, которые уже отросли до колен.
Вдруг он горько и ехидно рассмеялся:
— Теперь достаточно!
В полночь помещик повесился на своих усах.
За окном бушевала буря.
В последний миг перед его мутнеющим взором пронеслось: широкая исполосованная спина. Вокруг спины — кучка плачущих детей: «Папа… папочка!»
И маленькая рыжая женщина, которая показывает на него, висящего на своих усах, пальцем:
— Так тебе и надо!
Мораль из этой истории можно вывести вот какую: поосторожнее с проклятьями. Правда, на этот раз помещик вполне заслужил свое проклятье. Упаси нас, Господи, от таких помещиков ныне, присно и во веки веков.
Аминь сэла!
Комментарии