— Гителе! Кто это может тебя ночью звать, да еще на «ты»?
— Не представляю, муж мой, — послышалось в ответ. — Открой ставень, распахни окно и посмотри. Может, Господь, который преобразил тебя, судил тебе еще и праведное дело сделать.
«Преобразил? Когда? Как это преобразил?» — напрасно тужился арендатор.
Тем временем изнутри открылся ставень, потом распахнулось окно, и кто-то выглянул. Тут арендатор вовсе пришел в замешательство: его лицо, его вышитая красным рубаха — тоже по панскому образцу, его ночная шапочка с серебряной каймой!
А «тот», как услышал арендатор, советует:
— Не подходи, Гителе! Какой-то голый сумасброд. Жаль беднягу. Дай мне что-нибудь для него, срам прикрыть. Только дай из поношенного, все равно в припадке сдерет с себя… Дай, Гителе, рубаху, пару штанов и шапку… У него и голова не покрыта. И еще халу дай! Несчастный, наверно, голоден.
Арендатор оцепенел, а через мгновенье остекленевшими глазами увидел, как «тот» вышвырнул ему узелок. Вслед за тем окно и ставень закрылись.
— Беда свалилась на мою голову! — Арендатор стал ломать пальцы. — Явился какой-то жулик, прикинулся мной и завладел всем моим добром.
Он кинулся к детской, стукнул в окно и позвал:
— Янкеле, Мойшеле, Шейнделе! Ваш отец стучится. Откройте! С ним беда стряслась.
Видно, дети еще не спали.
Янкеле тотчас отозвался из постели:
— Эй вы там, не смейтесь!.. Мой папа сию минуту был здесь… Поправил мне подушки…
Мойшеле похвалился:
— А со мной читал молитву на сон грядущий…
Шейнделе звонким голоском подтвердила:
— Да, да! Он нас троих впервые поцеловал; сказал нам: «Покойной ночи!»
— Он каждую ночь будет со мной читать молитву на сон грядущий, — снова похвастался Мойшеле.
А Янкеле подсыпал соли на раны арендатора:
— Сегодня папа ездил в город. Учителя нам достал. Он приедет к нам в субботу, как раз к концу дня. Да, да!
Шейнделе добавила:
— Послушайте, вы там!.. Не надо обманывать!.. Но если вам что-нибудь нужно, не бойтесь, постучите папочке в окно. Мама сказала, что бог услышал ее мольбы и преобразил папу. Теперь у нас хороший, милый папа.
«Плохо дело! Произошло страшное мошенничество, — мелькнуло в мозгу у арендатора. — Он обманул жену и детей. Нужно, хоть и полночь, бежать к пану. В кандалы я его закую! В кандалы!»
Пятая глава
Арендатора выпороли, и он уснул в придорожной канаве
Но не побежит же он голый к пану, да и в животе у него кишки играют. Кинулся он обратно к первому окну, откусил несколько раз от халы и натянул на себя добытую одежду. При этом он со злостью подумал:
«Ага, это моя женушка без моего ведома для попрошаек наготовила. Подождите же! Пан поможет — заплачу с процентами!»
И он пустился бежать.
Еще в саду наткнулся он в темноте на дерево, на то самое, под которым стоял убогий офеня.
— Палач мой! — крикнул арендатор, будто тот до сих пор стоит там; затем, обливаясь холодным потом, помчался дальше.
До пана далеко, летняя ночь коротка, и до поместья он добежал, когда кругом уже посерело.
Сквозь железную решетку арендатору видно, что замок весь освещен, внутри возня. В широком, просторном дворе стоит запряженная карета, кони фыркают и бьют копытами. Барин вышел, сел в карету. Ворота распахнулись. Щелк кнутом — и карета покатила. Вокруг кареты гарцевали четыре гайдука с факелами, позади еще слуги.
Выехали из ворот.
Арендатор недолго думая бух перед лошадьми во всю длину. Кучер едва успел натянуть вожжи.
— Что такое? — спросил из кареты пан.
К арендатору подскочил гайдук, посветил факелом и ответил:
— Какой-то убогий еврей.
Арендатор вскочил:
— Дорогой пан, упаси боже, я не убогий еврей… Я твой арендатор, к тебе за судом и расправой… Творится что-то страшное!.. Вор и мошенник…
— Кто такой? — перебил его сердито пан. — Я еду в сейм.
А когда арендатор не пожелал отступить, барин приказал:
— Пусть идет к своему раввину! Гоните его с дороги!
Гайдуки, конечно, не пожалели для еврея нагаек, и тот под их ударами скатился с дороги в канаву. Карета скрылась из виду.
Стало совсем тихо, и покалеченный, избитый арендатор уснул в придорожной канаве.
Шестая глава
Из рва — к раввину, от раввина — в богадельню
Недолго спал арендатор во рву… Чуть заалел восток, с оконных карнизов, со служб, с верб на обочине тракта поднялись птицы; целые стаи их взмывали с криками ввысь, в самую высь, к светлому небу…