Не может сойти она с печки. Болят, уходилися старые ноги,И глазоньки старые видят едва. А за тусклым, замерзшим окошкомСнега, да с печальными криками вьются сердито сороки-вороны.Ой, бабушка милая, сказку скажи мне о том мужике-дровосеке,Что как-то пришел с топором в чащу леса, чтоб дуб там срубить и для панаПостроить из дуба кровать с балдахином — резное, точеное ложе;Но только топор его врезался в дуб и поранил кору возле корня,Как в голос заплакало дерево и к дровосеку взмолилосьЕго не рубить, ведь расти в том лесу суждено ему много столетийИ долгий свой век завершить, став еврейским надгробьем на кладбище в Вильне…Да, мальчик, ты знаешь и сказку саму, и конец этой сказки.Конец же хороший: знать, Бога имел тот простой дровосек в своем сердце,И дуб не срубил, и оставил расти этот дуб в чаще леса зеленой;Прошли сотни лет, и как было ему суждено, этот дуб стал надгробьем,И встало оно над могилой святою святого — стоит и поныне,Его украшают два льва, и корону Творца подпирают их лапы.Нет, лучше уж я расскажу тебе быль, что случилася с городом Вильной,С тем градом святым, ведь недаром от Господа он удостоился честиСтать местом ученья, и Торы, и мудрости всякой, и добрых деяний.Еще про Илию-пророка, про то, как явился он в Вильну, как смёл онСвоею полою с крыш города снег, что однажды засыпал всю Вильну.От снега бы рухнул весь город, когда б не явленье святого пророка…Случилось как раз после Кущей, мой папа, реб Лейбе, портной деревенский, —Назвали тебя в честь него, да послужит тебе он защитой, —Остался вдовцом в одночасье со мной на руках, со своею сироткой.И чтобы избыть нищету, он решил после шиве уехать из ВильныС другими, такими ж как он, бедняками в богатые дальние земли,В богатой Украйне искать себе кров, и работу, и досыта хлеба;Ведь Вильна, богатая знанием Торы, бедна была хлебом,Напротив, богатая хлебом Украйна бедна была Торой;И множество жителей Вильны, вконец обнищав, расставались с Литвою,Как можно быстрее стремясь до богатой добраться Украины.И вот бедняки, распродавши пожитки, себе лишь оставивРубаху на теле, да талес, да тфилн, да несколько книг богомольных,Ждут зимника, так как для странствий далеких путь снежный приятней, и саниКуда как способней телеги… Ждут снега евреи, и ждут — не дождутся,Чтоб Герш-балагола (он сам тароват, и лошадки его тароваты)Отвез их, как прежде возил бедняков он из Вильны, до дальней Украйны.Однако в тот год приключилась такая зима, что и виленским старцамНе вспомнить. До Хануки не было снега. Нет снега — и все тут…Не только над Вильной, не только над Виленским краем, над всею Литвою,Над Русью и дальней Украйной зима как назло припозднилась со снегом.Сперва, как всегда после праздников, дождь затопил все поля и дороги,Затем по холодным рассветам, как яблонный цвет, белый инейЗацвел на последних оставшихся листьях, на ветках деревьев, на крышах,Увядшем бурьяне, капусте, соломе, что с поля сгребли после жатвы.Скупое и низкое солнце поднимется поздно и иней растопит,Но только что иней исчезнет, как следом за инеем солнце уходит.А там уже Кислев; а значит, уже и зима подступает с востока,Уж солнца не видно совсем, и над городом тянется низкая туча,Огромная туча, и пахнет предчувствием снега, а снега-то — нету.Уже после минхи мороз пробирает, и все холоднее ночами.И ночью пришедший мороз не уходит, но днем остается на окнахУзорами, комьями смерзшейся глины на трактах, и льдинками в бочках,И льдом точно панцирь из стали на водах Вилии и быстрой Вилейки.Неделями ждут бедняки, что отправятся в путь — и ни с места.(Иди и кричи «хай-векайом» — нет снега… Нарушился в мире порядок…)И бродят, и тратить боятся гроши, что отложены были в дорогу,И смотрят, откуда задуло, и нет ли пятна на Луне — это к снегу:Быть может, помилует Бог и просыплет хоть горсть долгожданного снега.Уже кое-кто начал так намекать балаголе: что, если не медлить,Телегу запрячь да поехать? Доедем, Бог даст, на колесах…Но Герш-балагола упрям, знает сам, как доехать до дальней Украйны.Он знает дорогу не хуже, чем «ашрей», ничьих он не просит советов.Он знает: раз нынче у Бога зима, не в телеге, в санях нужно ехать;