Еврейские литературные сказки

Лежала, Илия-пророк подходил к нашей Вильне помочь как обычно,
Какому-нибудь бедняку, у которого не на что справить субботу,
Здесь, может, утешить больного, там дров наколоть, чтоб детишки не мерзли…
Идет себе так вот Илия-пророк, погруженный в раздумья,
Идет, погруженный в глубокие думы — в заботы о мире и людях;
Шагает по пояс в снегу, весь в снегу, потирая от радости руки
И в голос поет он хвалу Вседержителю Господу тверди и твари,
За то, что своих Он порадовал деток и вволю отсыпал им снега.
Вот так он идет и поет, разметая с дороги снега сапогами.
Но вот он святой свой напев оборвал, поднял ясные очи и видит, —
И тотчас же видит он: что-то не так, и дивится: пропал город Вильна!
Дела! — он идет, и идет, и никак не дойдет он до города Вильны;
Дела! — тут вот город стоял, и исчез этот город, как не был;
Неужто он сбился с дороги в снегу и неужто в пути заблудился?
Подъемлет Илия-пророк свои ясные очи, и водит очами,
И смотрит на север, на юг, на восток и на запад, и видит
Вблизи и вдали, на все стороны света заснеженный мир распростерся;
И лишь вдалеке, между снегом и небом видна ему черная точка,
Как будто бы черная птица летит между снегом и небом.
Но это не птица летела, средь белого моря чернела вершина,
Холм Замковый встал во весь рост, занесенный снегами до каменной шапки.
Тогда только понял Илия-пророк, что вся Вильна засыпана снегом,
Что выпало городу Божьему вместе со снегом большое несчастье…
Не стал тут Илия-пророк размышлять понапрасну, тряхнул бородою,
И полы, широкие полы кафтана простер как широкие крылья,
И вот уж на Замковый холм он взлетает, и встал на вершине.
Стоит, уперев свои ноги святые в вершину, и мерит очами
Снега, что засыпали мир, так что ясного неба не видно,
И Вильна лежит погребенной под снегом и спит в своей горестной доле.
Пророк же, не думая долго, трясет свои полы и ветры вздувает,
И ветры от пол его дуют, и кружат, и с вихрями мчат, и с пургою,
И снег возле Замка взрывают и крутят, подъемлют, несут и вздымают,
От Вильны вздымают до самого неба, откуда на землю он выпал,
И ветры уносят снега прочь от Вильны, несут их в поля и просторы;
И снежные вихри заполнили мир — настоящее тоху-ва-воху!
И мира не стало, и неба не стало, и даже Илии-пророка
Не стало средь снежного вихря — средь снежного тоху-ва-воху.
Пресветлый пророк не исчез, весь в снегу он стоит себе там, на вершине
И полами машет, трясет, и взвиваются ветры, снега поднимают, —
И вот показалася Вильна; сперва золотые кресты на соборах,
А там уж, не рядом помянута будет, и крыша святой синагоги,
А там уж все трубы, и крыши, и окна, ворота и двери,
И Вильна стоит, спасена, только спит, и не знает во сне о спасенье.
И сразу, как Вильна была спасена, — опускает пророк свои полы,
И сразу метель унялася, и ветры утихли. С довольной улыбкой
Свой лоб утирает Илия, и снег с бороды отрясает и с пейсов.
И снег неглубокий ложится спокойно на виленских улицах сонных,
И ровно лежит на дорогах, что в Вильну ведут из окрестных селений.
И только утих снегопад, как восточный край неба светлеет,
Светать начинает, и сразу же шамес — в руках его палка — выходит
Евреев на шахрис будить и обрадовать вестью о чуде Господнем.
За это Илию узреть со спины в этот день удостоился шамес.
Пророк же, оснежен и светел, неспешно спустился с вершины
И тотчас пропал, точно не был, уйдя не людскою дорогой, но Божьей…
Ну, можешь не спрашивать, как велика была радость, как рад был весь город,
Что Бог Вседержитель в своем милосердье руками святого пророка
От страшной опасности спас город Вильну, а Вильна-то чуть не погибла!
И как рассказать о веселье, что враз горожан охватило и город,
А главное, нескольких бедных евреев, что ждали, когда встанет зимник,
Чтоб сразу — в дорогу, чтоб Герш-балагола довез их до дальней Украйны
Как должно, как людям прилично зимой, на санях на дубовых…
Немалою радость была в это утро, но большим еще — изумленье,
Проснувшись, увидели люди, что Вильна стоит как ни в чем не бывало,
На легком морозе, в снегу неглубоком стоит как на скатерти белой.
И сразу наполнились улицы шумом, кипеньем кануна субботы,
И радостным «Доброго утра!», и шутками, и пожеланьями блага,
И смехом хозяек, которые, взявши кошелки, закутавшись в шали,
На рынок бегут всё, что нужно купить для субботы, чтоб справить субботу.
И сразу дороги от сел от окрестных до Вильны наполнились звоном
Веселых бубенчиков, ржаньем, щелчками кнутов и кудахтаньем птицы,
И криком крестьянским и свистом, и топотом дробным крестьянских лошадок,
И радостным скрипом саней, что до самого верха нагружены снедью;
И сразу же стали тесны от саней и от тех, кто пришел за покупкой,
Просторные рынки, и в рынки тогда обратилися улицы Вильны;
И больше был торг, громче шум в этот день, чем в тот день, когда ярмарка в Вильне.
Котлом закипела торговля, и шумное это кипенье кипело
От самой зари и до после полудня, кипело, покуда евреи
Все нужное не запасли для субботы; покуда последний крестьянин
Не продал всего, и, покуда, деньгами звеня, он в шинок не заехал,
Не выпил, и пьяный с гостинцем для бабы своей и для детушек малых
Домой воротился еще до того, как евреи затеплили свечи.