И жених с невестой перед тем, как проститься, одарили всех слуг и всех чем-нибудь благословили: оленю выпала сила и быстрота ног, птице — красота, огоньку — служение, а мне: всегда быть зеленым и присматривать за зеленью, и чтоб всякий раз, когда внизу, на земле, мне понадобится огонь, я мог бы только руку протянуть и все небесные светила будут к моим услугам, и ни одно мне не откажет и всегда мне даст огня, аминь!
Ну и длинная вышла история, и с немало тех пор воды утекло, и много чарок выпито, и олень принял свое благословение и сразу же вместе с ним, после ночного возлияния ускакал, чтобы прохладиться, в северные земли, и птица приняла свои и отправилась в леса отсыпаться, а я — свои, и как был зеленым, так зеленым и остался…
— Слышите, мохвы?
И тут Зеленый устало закончил свой рассказ. И взял он свою трубку, и выбил из нее пепел, и взглянул он на мохвов, и увидел, что они все еще дымятся от огня, которым он подпалил вечером их головы, а сам он уже устал, и пора ему спать, — лег он возле одного мохвы, и ночь была тихая, как бывает в середине лета, и ни один ветерок в полях не мешал сну. Он уснул, а мохвы дымились и тоже спали, и то и дело у кого-нибудь из них на голове вспыхивало пламя…
И так дымились они тихо и вспыхивали время от времени, пока все не выгорели. А утром, когда взошло солнце и согрело утренним теплом лицо Зеленого, и разбудило его, потому что пора ему было вставать, — он встал, огляделся, и только теперь вспомнил о мохвах. От них уже и следа не осталось, и только на земле, в тех местах, где они заночевали и простояли всю ночь, чернели выжженные пятна…
И повернулся зеленый человек, и, как обычно, на свою работу — к своим зеленям зеленым — отправился.
ДОВИД ИГНАТОВ
В Лунной Стране
Перевод Е. Олешкевич и В. Дымшица
В городе Праге жил-был некогда великий раввин. Был он большим праведником, и всякий раз, когда освящал он новую луну, его глаза сияли великим сиянием, а высокий лоб и серебряная борода мерцали в ночи волшебным светом, и было это сияние видно на многие мили вокруг, потому что был тот раввин великим праведником и великим чудотворцем.
А одним из тех, кто страх как любил освящать новую луну вместе с пражским раввином, был тощий Берл из Праги, купец, который постоянно ездил по свету.
Случилось однажды Берлу уехать куда-то в дальние страны — и так надолго, что все уже думали, что он где-то пропал или, не дай бог, утоп. Но вот однажды стоял раввин на рыночной площади в ночь после Новомесячья и вместе с большой общиной собирался освятить луну, и тут задрал народ головы и увидел — человек по небу летит!
Это было как раз перед Шолом алейхем.
Поднял раввин свое сияющее лицо и крикнул летящему человеку:
— Шолом алейхем!
Сразу же потянуло это этого человека вниз, и он свалился чуть ли не раввину в руки. И все со страхом увидели, что это — тощий Берл из Праги, купец.
Берл из Праги путешествовал по морю с товаром, который он накупил в дальних странах.
Однажды вечером стоял он на корабле и смотрел, как полная луна встает из моря, как море становится светлей и ярче, будто в нем распахнулись миллионы глаз, как воды морские сияют с такой великой и светлой силой, будто поют хвалу Богу, ночи и небесам.
И подумал Берл:
— Тут только и понимаешь, как прекрасен наш раввин, когда он освящает луну!.. Ведь тогда сияет лицо его всем светом блещущего моря…
И затосковал Берл по своему раввину и по родному городу Праге.
Стал он утешать себя тем, что, с Божьей помощью, скоро вернется домой и, если будет на то воля Божья, на ближайшем освящении луны будет вместе с прочими пражскими евреями стоять рядом с раввином.
Но тут показалось далеко в вышине, между небом и морем, облако, а следом за этим облаком еще одно, и еще одно, пока не закрыли они луну, пока не потемнели, не почернели небо и ночь, пока не стало море диким, неприютным и злым, как будто кто-то вдруг выколол ему все его светящиеся глаза. И море разбушевалось, и от слепого гнева стало оно сгонять волны в тысячи стремительных воинств, в тысячи табунов испуганных диких коней с белопенными гривами. Белые водяные воинства и водяные табуны с великой яростью бросались друг на друга, и из них вдруг возникали ревущие водяные горы, которые возносились как огромные стеклянные дворцы и тут же рассыпались в белую пыль.