Тут он вдруг услыхал сзади страшный хохот, оглянулся — а это теленок. Встал на ноги и громко хохочет человеческим голосом. Потом соскочил с подводы и исчез в ночном мраке. Это был лантух.
Один сапожник как-то встал зимним утром еще затемно. Он хотел приготовить свой товар, чтобы отвезти его на базар. Сидит, работает, готовые ботинки кладет в мешок.
Вдруг в окно к нему просунулся огромный язык. Язык был такой длинный, что достал до сапожника. Однако сапожник не испугался. Когда язык, извиваясь и удлиняясь, дотянулся до сапожника и стал лизать ему руки, тот схватил с верстака острый, как бритва, нож, которым он резал толстые подошвы. Взмахнул ножом и отсек кончик языка. Однако язык мигом отрос и снова протянулся к сапожнику.
Тут сапожник понял, что это с ним лантух шутит, и снова отрезал кончик языка, рассчитывая, что уж тут черт убежит. Ничуть не бывало. Отрезанный кончик языка снова отрос. Это очень понравилось сапожнику. Он стал отсекать кончик языка, и чем больше отсекал, тем длиннее становился язык. Эта игра длилась до света. А как рассвело, увидел сапожник свое горе. Не язык он резал, а ботинки.
Весь товар в куски изрезал.
Недалеко от местечка Волынцы, Дриссенского уезда Витебской губернии жил корчмарь по имени Авром-Шмуэл со своей старухой женой. Детей у них не было, так что все их заботы были о корчме. Там все содержалось в образцовом порядке. Большой питейный зал всегда чисто прибран, даже маленькая кладовка, что рядом с залом, и то блистала чистотой. Эту-то кладовку и облюбовал лантух. Лица его никто не видел, но роста он был высокого. Ровно в полночь он выходил из темной кладовки и прямо при людях начинал безобразничать: опрокидывал помойное ведро, сбрасывал тарелки с полок, бил стаканы — словом, наносил всякий вред и убыток. А когда хозяева заходили в кладовку днем, она была пуста, хотя другого входа в нее, кроме как через питейный зал, не было.
А у Авром-Шмуэла был приятель мясник. Звали его Залман, здоровяк лет сорока, парень не робкого десятка. Услыхал он про лантуха, но не поверил, сказал, что это чьи-то фокусы и он, мол, не успокоится, пока не раскроет все до конца. Остался он в корчме ночевать. Постелили ему в большом зале, укрыли тулупом. Погасил он лампу и лег. Не успел заснуть, как услыхал чьи-то тяжелые шаги. Кто-то что-то с шумом разбрасывал по залу. У мясника прямо мороз по коже. Тут кто-то в темноте подошел к его постели, сорвал с него тулуп и бросил на пол. Мясник мигом вскочил и стал звать корчмаря:
— Авром-Шмуэл! Дайте огня, тащите палку, посмотрим, что тут творится.
Прибежал корчмарь с зажженной лампой. Мясник увидел какую-то длинную человеческую фигуру, удаляющуюся в темную кладовку. Все бросились туда, но в кладовке никого не застали и только на полу увидели следы ног лантуха. Эти следы были похожи на следы лап огромной птицы. На другой день корчмарь продал корчму белорусу, а сам съехал с женой в местечко. С тех пор лантух в корчме не появлялся.
В Богушевичах Борисовского уезда Минской губернии проживала семья, которую все звали Лантухи. Это прозвище в свое время было дано главе семьи Абе-Йойлу за то, что у него когда-то в доме поселился лантух, который любил забавляться и подшучивать над членами семьи: то бочку с водой опрокинет, то откроет окно настежь, то тарелки разбросает. Поговаривали, что Абе-Йойлу благодаря лантуху везло в делах.
Однажды вся семья ушла излому, а когда вечером вернулись и зажгли лампу, то обомлели: на полу лежал покойник, покрытый черным, а вокруг него стояли зажженные черные свечи. Прошло, понятное дело, немало времени, пока старый Аба-Йойл отважился подойти к покойнику и снять с него покрывало. Когда он это сделал, то оказалось, что под черным покрывалом лежит полено. Спустя мгновение полено исчезло, исчезли покрывало и свечи и раздался оглушительный хохот. Это хохотал лантух, дескать, шутка удалась.
В доме однажды пропали дорогие серебряные подсвечники. Долго их повсюду искали: в шкафах, в комоде, под кроватями, на чердаке, в подвале, и только спустя несколько месяцев подсвечники нашлись в бочке с квашеной капустой. Когда, наконец, подсвечники оттуда достали, в доме раздался знакомый хохот лантуха.
Когда хозяйка дома — жена Абы-Йойла, старая Ривка, — в пятницу вечером благословляла субботние свечи и, закрыв глаза, делала руками круги над зажженными свечами, лантух вынимал из подсвечников обыкновенные свечи и вставлял в них черные. Открыв глаза, старая Ривка замечала подмену и поднимала истошный крик. В ответ на это в доме раздавался хохот лантуха, и в подсвечники мгновенно возвращались обыкновенные свечи.