Рассказано Герилоном Вайссманом его сестре Лимор Вайссман во время семейного собрания в Хайфе в 1996 г.
Культурный, исторический и литературный контекст
Контекст семьи
История была рассказана за семейным столом: рассказчик намеревался обратиться к своей сестре, остальные члены семьи либо одновременно говорили, либо слушали рассказ.
Рассказчик дополнил историю обсуждением ее практического, этического и мистического аспектов. Рассказчик, по-видимому, услышал ее от Иегуды Метцгера, бывшего раввином в северном Тель-Авиве.
Раввин говорил о конференции по маркетингу, на которой аудиторию призывали надлежащим образом обращаться с религиозным сегментом потребителей. Раввин подчеркивал, что те, с кем вы хорошо обращаетесь, в ответ хорошо обращаются с вами, и проиллюстрировал эту мысль историей, которую нарратор пересказал своей семье.
Интерпретация библейского стиха
Мистико-магический аспект настоящей сказки включает пояснение библейского стиха «Как в воде лицо — к лицу…» (Притч. 27:19). В еврейском мистикомагическом понимании библейского и любого другого текста буквы сами по себе имеют независимое значение и рассматриваются как отдельные символы, а не просто гласные и согласные, из которых состоят слова. Данная система интерпретации, гематрия, основана на определенных числовых значениях, приписываемых каждой букве. Согласно этой системе, значение слова выводится не из языка, а из числовых взаимосвязей букв. Так, слова, буквы которых имеют равное числовое значение, схожи по смыслу, несмотря на то что их словарные значения различны.
В толковании библейского стиха, послужившего названием данной сказки, рассказчик прибегает к гематрии лишь частично, видя соответствие между лингвистическим и мистико-магическим значениями слова. Ключевое слово — м[а]им (вода). Как вода отражает облик человека, так буквы слова «вода» на иврите отражают друг друга: слово начинается и заканчивается на «мем». Палиндромы — письменные словесные игры. Их включение в устный диалог свидетельствует о высоком уровне ориентации на письмо. Кроме того, название средней буквы, «йуд», также состоит из трех букв, причем сумма последних двух: «вав» и «далет» (4 + 6) равна значению первой — «йуд» (10); соответственно буквы также являются числовым отражением друг друга.
Зеркала и отражения
Зеркало — один из древнейших предметов домашней обстановки, наиболее ранние образцы были обнаружены в Египте и датируются временем первой династии (2920–2770 до н. э.). Оно использовалось в культурах всего мира и было известно в европейских обществах Античности, Средневековья и Возрождения.
В XV в. стеклянные зеркала начали изготавливать в Лотарингии и Венеции; но в XVI в. Венеция получает монополию на производство зеркал. Во Франции XVII в. Жан-Батист Кольбер (1619–1683), казначей Людовика XIV, сумел положить конец венецианскому засилью в отрасли и наладить выпуск зеркал. В течение трехсот лет зеркала считались предметом роскоши и были доступны лишь знати и первым богачам. До XVIII в. большие зеркала, ставшие частью домашнего декора, по-прежнему были доступны в основном лишь зажиточным людям. В контексте данной истории интересны наблюдения Мельхиор-Бонне о том, что «на закате XVIII в. зеркала привносили элемент волшебства в жизнь, появляясь во всех пространствах общественных взаимодействий» [1] и что «в сельской местности люди редко смотрели на свое отражение в зеркалах… которые имели у них дурную славу» [2].
Настоящая сказка — уникальная версия ФС 1336А «Человек не узнает собственное отражение в воде (зеркале)». Наиболее распространенные версии этого фольклорного сюжета, в том числе в ИФА, повествуют о семейной паре. В таких рассказах муж обнаруживает ручное зеркало и видит свое отражение; он прячет его как сокровище и изредка тайком смотрит в него. Жена подглядывает за ним; когда она обнаруживает зеркало, то обвиняет мужа в интрижке с другой женщиной. Они относят зеркало судье (в еврейской версии — раввину), который не понимает причины переполоха, так как видит в зеркале старика.
Восточные версии сказки
Мельхиор-Бонне и Швейг приводят корейскую версию ФС 1336А [3]. Существуют другие корейские версии [4]. Грейсон, комментируя этот сюжет, указывает, что он имеет на удивление длинную историю, корни которой уходят в Индию:
Наиболее ранняя запись этого фольклорного сюжета в Восточной Азии — буддийский текст Tsa P'I-yü Ching [кор. Chap piyu-gyõng («Собрание притч»)], сохранившийся в буддийском каноническом сборнике «Трипитака Кореанум» XIII в. Tsa P'I-yü Ching существует в трех переводах и представляет собой сборник моралистических рассказов, учений и правил жизни. Самый ранний датируемый перевод данного сборника на китайский язык принадлежит кушанскому монаху Локакшеме и относится к середине II в. Корейская версия данного фольклорного сюжета содержится в сборнике историй и народных рассказов Хон Манджона (1643–1725) Myõ ngyõp Chihae [ «Сборник писаний о траве и листьях»] [5].