Подтип этот был также популярен в средневековой еврейской традиции; например, подобная история обнаруживается в печатной редакции мидрашей «Асерет гадиброт» («Десяти заповедей»). Рукописные и печатные версии этих мидрашей включают разное количество и различный набор рассказов. Уже первая печатная редакция (Верона, 1647) содержит данную сказку. В одной из вошедших в антологию версий царь Соломон дает купцу совет, как вернуть свои деньги. Эта вариация имеет аналоги в средневековой ближневосточной традиции — в сказке «О меланхолике и плуте».
В современной еврейской хасидской традиции подтип 2 и мотив о банкире, соблазненном оставленными ему деньгами, объединены в рассказ о судебной тяжбе, в которой участвуют нечестный банкир, человек, оставивший деньги, и раввин общины. Раввин применяет хитрость, чтобы заставить нечестного банкира, видную общественную и коммерческую фигуру, прийти на раввинистический суд. В другой версии банкир не является нечестным человеком, он попросту умирает, а его скорбящая вдова и потомки не знают о переданных ему деньгах. Раввин решает проблему, приглашая покойного банкира на суд, где его дух показывает, что он спрятал деньги в книге, которую изучал перед смертью.
Существуют современные пародии на данную форму, которые представляют собой антираввинистическую сатиру. В таких историях раввин, или предполагаемый нечестный банкир, или друг надсмехаются над жертвой, потерявшей деньги, «просто чтобы показать ей, что за люди в нашей общине» [1].
В ИФА есть еще несколько схожих сказок этой формы. В двух сказках из Туниса история о нечестном банкире превращается в повествование об этническом конфликте: в качестве банкира здесь выступает христианский монах или священник.
В других сказках используется уловка, с помощью которой выручают обманутого человека. Хитрец притворяется, что хотел бы оставить нечестному банкиру большую сумму денег. Тот, кого обманули, появляется, когда банкир обсуждает дело с притворщиком, и банкир, нацелившись получить гораздо больше денег от новой сделки, соглашается вернуть то, что оставил ему обманутый человек. Хитрость удается, и банкир остается ни с чем.
Сокровище в сосуде
Еврейские рассказчики связывают сказки, в которых сокровище спрятано в сосуде, с повествовательными циклами о «мудром ребенке». Изначально такие истории рассказывали о мудром суде царя Соломона в юном возрасте; позднее в них появились другие персонажи, имеющие местную или национальную славу. Впервые эта история появилась в печати в «Притчах царя Соломона», сборнике, изданном наряду с «Хрониками Моисея». Перевод рассказа на идиш XVII в. включен в «Майсе-бух» [2].
Век спустя аналогичное повествование о местном герое как мудром ребенке стало частью сложной легенды об основании еврейской общины в Праге. На идише она была известна как «Майсе Прага».
Подобные истории, в которых в роли мудрого ребенка выступают Соломон или Давид, продолжали появляться в печатных народных книгах на иврите в различных общинах. В XVII в. они были включены в «Хибур Маасийот», а в XIX в. — в антологии «Маасе нисим» («Истории о чудесах») и «Осе пеле» («Чудотворец»),
Мотив о золоте в горшке с медом был известен в Европе до XIII в. из текста, приписываемого Этьену де Безансону (ум. 1294). Эта история также вошла в традицию «Тысячи и одной ночи», однако в ранних текстах не встречается. Это одна из «сиротских» историй, рассказанных Антуану Галлану маронитом Ханной, которая не имеет другого известного арабского источника.
1 Druyanow, A. Sefer ha-bedihah ve-ha-Hidud [Книга шуток и острот] (3 vols. Tel Aviv: Dvir, 1935–1938), 144–145 no. 368; Olsvanger, I. Röyte Pomerantsen or How to Laugh in Yiddish (New York: Schocken, 1965), 166–167 no. 241; Landmann, S. Der Jüdische Witz (Olten and Freiburg im Breisgau, Germany: Walter-Verlag, 1962), 101.
2 Gaster, M., trans. and ed. Ma'aseh Book (2 vols. Philadelphia: Jewish Publication Society of America, 1934), 2:452–456.
54
ПОЙМАННЫЙ ВОР, ИЛИ НЕ СТОИТ СЛИШКОМ ДОВЕРЯТЬ БЛАГОЧЕСТИВЦУ
Одолеваемый годами и недугами, старик позвал своего сына Хаим-Йосла и дрожащим голосом, едва выговаривая слова, сказал:
— Хаим, сын мой, я умираю. Мне нечего оставить тебе, кроме одного. — Он остановился, чтобы отдышаться, и продолжил: — Прежде чем отправиться в мир, где нет горестей, я дам тебе совет: не стоит слишком доверять благочестивцу.
С тем он отпустил свою чистую душу, и лицо его замерло. Разумеется, он отправился прямиком в рай, так как был праведником в своем поколении1.