— Ай ай диди дай дай дай диги дай…
«Если бы было возможно, — закралась мысль у Янкева, — если бы было возможно объединить обе мелодии в одну, которая оживляла и раскрывала бы душу, каково бы было воодушевление в окружении ребе!» Янкев решил: «Я выучу и новый нигн, и, когда принесу их ребе, объединенные в один, песня зазвучит в мире материальном и в мире духовном, и мощь ее долетит до хранилища душ под небесным троном. Что может быть драгоценнее, чем “восторженные крики избавления, звучащие под навесами праведников”1, чем “звуки веселья и радости”2?»
Янкев подошел к бородатому еврею.
— Пожалуйста, — попросил он, — научите меня своему чудесному нигну.
Еврей ответил:
— Мелодия, которую я пою, дорого мне стоила. Я собирал ее по частям у выдающихся мастеров и потратил много времени и сил, объединяя и оттачивая напевы. Я расстанусь со своей мелодией, если заплатишь за нее пятьдесят рублей.
У Янкева не было выбора. Он заплатил хозяину второго нигна запрошенную сумму и начал петь:
— Ай ай диди дай дай дай диги дай.
Янкев уже знал оба напева достаточно хорошо, но боялся их забыть. Что он сделал? По пути домой он продолжал напевать про себя обе мелодии, купленные им на все деньги, пока они не слились в одну:
— Ай ди дай диги диги дай. Ай ай диди дай дай дай диги дай…
Подойдя к дому, Янкев постучал в дверь.
— Кто стучит посреди ночи? — спросила его жена.
Янкев ответил первым напевом:
— Ай ди дай диги диги дай…
Ципора открыла дверь. Когда она увидела мужа, то спросила:
— Янкев, что ты купил?
Янкев ответил вторым напевом:
— Ай ай диди дай дай дай диги дай…
Ципора пропустила мужа в дом и дала ему тарелку супа и ломоть хлеба. Тем временем зашел тесть молодого человека, арендатор реб Хаим.
— Как прошло твое путешествие? — спросил он. — Что ты сторговал? Каковы успехи?
Янкев ответил первым нигном:
— Ай ди дай дигги дигги дай…
Реб Хаим начал поносить и проклинать своего зятя, но Янкев ответил вторым нигном:
— Ай ай диди дай дай дай дигги дай…
Пришло время возвращать долг помещику. Что сделал аренда-юр реб Хаим? Он потащил своего зятя к помещику, который спросил его:
— Скажи-ка мне, что ты купил? Что ты сделал с моей сотней?
В ответ Янкев спел помещику первую мелодию.
— Ай ди дай диги диги дай…
А на гневную брань помещика хасид Янкев ответил второй мелодией:
— Ай ай диди дай дай дай диги дай…
Впав в ярость, помещик приказал, чтобы безумного Янкева распластали на скамье — пусть минует нас учесть сия! — с каждой стороны которой встал крепкий казак.
— Пороть его, пока мелодии не выскочат у него из головы.
Но такой хасид, как Янкев, никогда не забудет прекрасный нигн, который он собирался отнести своему ребе, даже если его будут истязать кнутами. Казаки пороли его, но хасид Янкев продолжал напевать мелодию, которая сделала его нечувствительным к страданиям и боли:
— Ай ди дай диги диги дай. Ай ай диди дай дай дай диги дай…
Он не забыл нигн!
Залман Бахарав услышал историю от своего отца, Дов-Берла Рабиновича, в местечке Калинковичи, Белоруссия, и записал по памяти в 1963 г.
Культурный, исторический и литературный контекст
Эта история представляет собой своеобразную басню, в которой напевы выступают в качестве товара. Было издано шесть версий настоящей сказки, некоторые более ранние версии заканчиваются тем, что тесть устраивает развод своей дочери с таким зятем. Существуют народные переложения хасидских легенд о напевах в жизни хасидов [1] и современные рассказы на ту же тему [2].
Хотя и комическая по содержанию, сама история имеет этнографическую ценность в реконструкции хасидской жизни и учения. Музыка и пение стали неотъемлемой частью хасидского религиозного движения, но, в отличие от агиографических рассказов о цадиках, музыку хасиды не записывали. Изучение и исполнение напевов на хасидских праздниках было исключительно устным. Большинство ребе не умели записывать и читать ноты; даже если их последователи знали нотную грамоту, ребе возражали против записи мелодий по следующим причинам: они считали, что запись, во-первых, в принципе не передает всей полноты музыки и, во-вторых, сводит духовность музыки к материальному представлению. Соответственно постоянное повторение, доведенное здесь до комической степени, отражает процесс передачи в устной культуре.