В полночь, когда усталый пастух повалился на землю, он внезапно услышал, как кто-то зовет его как будто с той стороны, где было белое пятно:
— Хаим!
То был голос из дальнего мира, но тем не менее знакомый, мелодичный и влекущий:
— Хаим! Хаим!
Это был тот же голос, что сопровождал его в детстве. Пастух поднялся и снова погнался за белым пятном, но оно стало перемещаться еще быстрее. А голос тем временем все звал:
— Хаим, иди! Хаим, иди!
Хаим взбирался на холмы и спускался вниз, пока пятно не слилось с утренней зарей. Холмы и луга исчезли, сменившись городом, который появился перед глазами усталого и сбитого с толку пастуха. Он зашел в первый же дом, откуда слышны были голоса; то были звуки утренней молитвы, которую он каждое утро слышал на берегах Днестра в давние времена от своего отца.
Любопытные евреи окружили гоя-подростка, зашедшего в синагогу. Они засыпали его вопросами. Хаим вспомнил печальную историю о том, как пересек Днестр. Один из евреев рассказал ему о матери, которую схватили казаки и заставляли признаться, где ее сын. Она, разумеется, ничего не сказала. Он вспомнил, как его мать кричала: «Хаим! Хаим!» Теперь значение таинственных событий вчерашнего дня прояснилось.
Хаима приютила еврейская семья, отпраздновавшая его бар-мицву, и он остался в городе. Повзрослев, он женился, и у него была семья, которой он очень гордился. Некоторые его внуки и правнуки все еще живут в том городе, а другие переехали в Израиль.
Записано Марианой Юстер от ее отца Эфраима Оренштейна в 1970 г. в Холоне.
Культурный, исторический и литературный контекст
Исторический ракурс
Рассказчик вырос в небольшом городке в Молдавии, в регионе, где находит прибежище подросток в истории. Хотя ни в ИФА, ни, насколько известно, в каких-либо сборниках нет аналогов данной сказки, она создает впечатление регионального еврейского сюжета, в котором смешались исторические факты и вымысел.
Упоминания о военной службе отца и о нападениях казаков на еврейские дома и деревни основаны на фактах. Рассказчик тем не менее ошибается в количестве лет, которые еврейские солдаты служили в царской армии: до 1874 г. служба в российской армии длилась 25 лет. Однако после реформы Милютина срок службы был сокращен до 15 лет, и срок этот изменялся в зависимости от образования рекрута. Вполне вероятно, что отец был из числа еврейских юношей, ушедших на военную службу в царскую армию во время правления Николая I (см. комментарий к сказке ИФА 4541, наст. т., № 27).
Казаки не являлись ни клановой, ни этнической группой; у них была собственная культура, но не язык. Они защищали приграничные территории; но их историческое происхождение достаточно туманно, и все теории на этот счет зачастую демонстрируют не только факты, но и определенную идеологическую позицию. Их лексикон включал турецкие и татарские слова, такие как «атаман» (гетман, начальник) и «есаул» (лейтенант), из чего следует предположение, что казаки происходили от данных групп или, по крайней мере, контактировали с ними. Романтики видели в них христианских рыцарей, защищавших границы, и слуг царя; российские революционеры подчеркивали их эгалитаристские традиции. Казаки считаются провозвестниками украинского национализма, а советские историки находят их корни в крестьянских восстаниях. Общее в этих теориях происхождения — историческое наблюдение, согласно которому российские казаки впервые появились в середине XV в., через двести лет после падения Киева под натиском татар. «Обстоятельства их появления покрыты тайной, окружены загадками, но очевидно, что казаки были сынами России, степными татарами» [1].
Вполне вероятно, что они были татарами-отступниками, «свободными воинами» нетатарского происхождения, которые нанимались в качестве защитников к русским, литовцам и полякам, подвергавшимся сезонным разрушительным атакам стремительных татар. К XVI в. исконных казаков было меньше, чем присоединившихся к ним славян, а когда к концу века положение русских крестьян ужесточилось, многие из них, взбунтовавшись, ответили на зов свободы и присоединились к казакам.