— Илия-пророк, Илия-пророк!
Прохожие на улице стали оглядываться по сторонам и, не увидев никакого Илии-пророка, сочли владельца лавки безумцем. Но балка из чистого золота, которая сделала бедного еврея богачом и позволила ему отпраздновать Песах как положено, доказывала, что благодаря чтению псалмов тот бедняк удостоился появления Илии-пророка.
Рассказано Баей Коген, родом из Джербы, Тунис, ее дочери Семадар Коген в 1994 г. в Кирьят Шмоне.
Культурный, исторический и литературный контекст
Нарративная модель
Заключительный эпизод этой сказки, кратко представленный мотивом *D475.2.2 «Трансформация: деревянные балки превращаются в золото», с большой вероятностью является результатом слияния двух талмудических историй о рабби Ханине бен Досе и о его бедности (ВТ, Таанит 25а).
Первую из этих историй тунисские евреи могли знать из сочинения XI в. «Хиббур яфе ме-га-йешуа» («Изящное сочинение об избавлении»), написанного рабби Ниссимом из Кайруана (ок. 990-1062) [1]. Также обе истории могли быть известны непосредственно из Вавилонского Талмуда.
Образ и действия «бедного еврея» в этой сказке, пересказывавшейся из века в век в еврейской общине Туниса, сконструированы по модели историй о рабби Ханине бен Досе, танае 1 в.н. э., каким он представлен в этих двух (да и в других) талмудических историях о нем [2]. Мишна (Сота 9:15) считает рабби Ханину бен Досу последним из аншей маасе: «Когда р. Ханина б. Доса умер, больше не стало людей благих деяний [аншей маасе]».
Кто же такие эти аншей маасе? Этот термин появляется впервые в мишнаитском иврите и является соединением двух слов, известных еще из Танаха. Кроме употребления применительно к рабби Ханине бен Досе, он встречается еще три раза и во всех трех случаях вместе со словом хасидим — другим термином, который маркирует определенную социальную категорию или социальную роль. Один раз — в описании праздника Симхат Бейт га-Шоева (Радость водочерпания). Празднование его происходило во дворе Храма каждую ночь, пока длился Суккот: «Благочестивцы [хасидим] и люди благих деяний [аншей маасе] танцевали перед ними с горящими факелами в руках и пели песни и хвалы Богу» (Мишна, Сукка 5:4; Тосефта, Сукка 5:4). Второе упоминание — уже из Вавилонского Талмуда, где традиция гласит, что хасидим и аншей маасе жили долго, не дряхлея: «Говорили некоторые из них: “Благословенна наша юность, что не опозорила нашу старость”. Это благочестивцы [хасидим] и люди благих деяний [аншей маасе]» (ВТ, Сукка 53а). И, наконец, третье упоминание этих двух групп присутствует в мессианском апокалиптическом мифе: «Учили рабби: В те семь лет, в конце которых придет сын Давида, — в первый год будет исполнен стих: “Одному городу я посылал дождь, а другому нет. Над одним полем дождь шел, а над другим — нет, и оно засыхало” [Амос 4:7], во второй год полетят стрелы нужды, в третий год случится страшный голод, во время которого умрут мужчины, женщины и дети, благочестивцы [хасидим] и люди благих деяний [аншей маасе], и Тора будет забыта учениками» (ВТ, Санхедрин 97а) [3].
Взаимодополняющий характер этих двух групп затрудняет выделение их в самостоятельном виде в исторических источниках. Они совершают одинаковые действия, у них одинаковые атрибуты и мистическая судьба, в то время как отличительные признаки каждой из групп затушеваны. Однако если термин аншей маасе появляется впервые в мишнаитском иврите, то термин хасидим имеет долгую историю: он встречается уже в библейском иврите, затем в еврейской литературе на греческом в эпоху Второго храма и присутствует также в других контекстах в Мишне. Хотя его специфическое значение могло меняться с течением времени, с ним всегда связаны определенные черты: доброта, милосердие, посвящение себя служению Богу и строгость в исполнении религиозных законов. В мистическом течении хасидим га-ришоним (первые, или ранние, хасиды) эти черты проявлены еще ярче. Раввинистический иудаизм всегда относится к хасидим благосклонно и с одобрением. То, что эти две группы (хасидим и аншей маасе) появляются вместе, интерпретируется многими переводчиками и учеными как указание на то, что и дела (маасе) были благими, заслуживающими одобрения [4].
Однако такая интерпретация по ассоциации позволяет лишь частично понять, что же представляли собой аншей маасе. Рассмотрим для примера образ рабби Ханины бен Досы и его социальную роль. Редакторы Мишны наделили его дополнительными чертами, включив в текст еще одну историю, где рабби Ханина бен Доса предстает как целитель и ясновидец (Мишна, Брахот 5:5).