19 октября в Одессе сначала застрелили двух знаменосцев из числа монархистов с портретами Императора и иконами. Затем еврейские террористы из партии Бунд бросили в монархистов бомбу, взрыв которой убил 6 человек, ещё несколько человек убили выстрелами из окон. «Началась стрельба по городовым». Еврейский террор вызвал погром, в котором значительное участие приняли уголовники, воспользовавшиеся гневом монархистов. По подсчёту Одесского раввината, при погроме погибло 303 еврея (меньше, чем называет Вебстер). Градоначальник Д.Б. Нейдгардт утверждал, что русских революционеры убили и ранили больше, чем пострадало евреев. В это можно поверить, по вышеприведённым признаниям сионистов, собранию следственных материалов и публикации в «Таймс». Архиепископ Херсонский и Одесский Димитрий 22 октября осудил погром, называя рабочих главными его участниками: «выступивши против бунтовщиков, вы, незаметно для себя, сами стали бунтовщиками… Возвратитесь же в свои мастерские, фабрики, заводы…» [В.П. Малахов, Б.А. Степаненко «Одесса 1900-1920» Одесса: Optumum, 2004, с.106-109].
Точно так и епископ Подольский Парфений, осуждая погромы, призвал духовенство словом укрощать буйствующих [П.Н. Зырянов «Православная церковь в борьбе с революцией 1905-1907» М.: Наука, 1984, с.87].
Таких рабочих трудно назвать адептами интеллектуального национализма, полезность которого оспаривается ссылками на погромы. Вполне же сознательная защита от революционного террора, требуемая националистической идеологией, при её обязательной балансировке с религиозной идеей Православия и политической идеей Самодержавия, не выходит за рамки христианского сопротивления злу силой, спасающей от самопредания злу. Необходим сознательный волевой контроль для устранения опасности перехода в насилие спасительного применения силы.
Известно, что и в Британии враждебное чувство к иностранцам присуще рабочим сильнее, чем другим слоям общества. В Британии с их стороны особенно часты случаи насилия над беженцами. По словам историка, шахтёры воспринимали чужое лицо за принесённое оскорбление [М. Саркисянц «Английские корни немецкого фашизма» СПб.: Академический проект, 2003, с.81].
Общая черта с погромами в России есть у побоев демонстраций противников войны с бурами английскими патриотами в пору южноафриканской войны – враги Самодержавия непременно были и пораженцами, чем навлекали на себя недовольство [Л.Е. Кертман «Джозеф Чемберлен и сыновья» М.: Мысль, 1990, с.212].
Весной 1881 г., когда не существовало монархических союзов, в Полтаве ожидали погрома не от националистов и не от полиции, а от железнодорожных рабочих. Нельзя приписать погромы и какому-то религиозному фанатизму: «антисемитизм 19 века почти потерял характер религиозно враждебного отношения к евреям» [Г.Б. Слиозберг «Дела минувших дней» Париж, 1933, Т.1, с.10, 100].
Т.е. погромы следует считать скорее первым знамением, указующим на характер будущего господства пролетарской идеологии, основанной на идеале материалистического довольства и потому толкающей к грабежу. Популярный в то время Бакунин проповедовал: «мы должны соединиться с миром разбойников, единственных и действительных русских революционеров» [А.Д. Градовский «Трудные годы (1876-1880): очерки и опыты» М.: ГПИБ, 2007, с.207-209].
Относительно роли рабочих, для образца можно сослаться на состоявшийся в 1885 г. погром на текстильной фабрике в селе Никольском. Она принадлежала фабрикантам Морозовым. Стачка была вызвана ужесточением системы штрафов за порчу товара, поводом стала отмена одного из ста (!) праздничных дней. Руководители стачки были из числа худших рабочих, часто прогуливающих и штрафуемых за бракованные изделия. В советской историографии их звали «передовые», что являлось таким же лживым подлогом, каков термин «сознательные». «Разгром сопровождался драками и грабежом. Ограблению подверглись дома служащих Никольской мануфактуры, хлебопекарня, товарные склады и магазины» [А.И. Федорец «Савва Морозов» М.: Молодая гвардия, 2013, с.99-100].