В отличие от древней и средневековой Руси в Речи Посполитой евреи имели королевские «привилегии» и собственную социально-экономическую «нишу», в том числе на колонизуемой Украине, где пользовались поддержкой польских магнатов (см. работы Ш. Эттингера и др.). Указы властей на практике не выполнялись, антиеврейские требования мещан повторялись и приобрели особую остроту в период «хмельнитчины». Сам мятежный гетман в «листах» русскому царю не раз писал: «И о том Бога просим, чтоб ляхи и жиды болши над православными християны не государствовали, понеже они, яко хитрые, издавна извыкли кровь християнскую розливати и измену чинити» (Заборовский 1988: 38, № 20, ср. с. 88, № 44) – ср. мотив «смуты» у Татищева в первой редакции. Московское правительство вступилось за единоверцев: на переговорах с представителями Речи Посполитой в 1653 г. московские послы упрекали поляков: у них «не токмо что розных вер людям насилия и поругания нет, но и жидом, которых всех християном гнушатися и ненави дети их годитца, во всем повольность и школы свои жидовские имеют по своей воле где хотят <…> и живут в своей вере вольнее благочестивых христиан». Поляки оправдывались, заявляя, что король «жидом не присягает, а имеет их в своем государстве за невольников (статус “сервов казны”, определяемых средневековыми привилегиями. – О.Б., В.П.), и вольно-де королевскому величеству тех жидов из своего государства выгнать, что псов. А греческого закону (православным. – О.Б., В.П.) людем королевское величество присягает и по своеи присяге неволи им никакие не чинит» (Заборовский 1988: 135, № 70; ср. с. 150, 265, 278).
Социальные и конфессиональные конфликты эпохи кризиса феодальной системы привели к катастрофе еврейского населения Украины времен «хмельнитчины». Еврейские общины, не раз подвергавшиеся нападениям и погромам и до восстания 1648 г., создали особый архитектурный тип синагог-крепостей, где можно было отсидеться, ожидая подхода коронных войск и восстановления порядка (Боровой 1997: 66), – этот мотив имеется во второй редакции «Истории» Татищева. После заключения Зборовского мира 1649 г. евреям запрещено было селиться на территории Черниговского, Киевского и Брацлавского воеводств: согласно Зборовскому договору (статья 7), евреи не могли быть ни владетелями, ни откупщиками, ни жителями в украинских городах, где казаки имеют свои полки. «А которые жиды объявятся за Днепром, тех жидов в запорожском войске грабить и отпускать назад за Днепр» (АЮЗР 3: 415, № 303).
Следует отметить, что даже после «хмельнитчины» и присоединения «Русской земли» – Малороссии в Среднем Поднепровье (Чернигов, Переяславль, затем и Киев) к Российскому царству заинтересованность местной феодальной верхушки в евреях, как посредниках в аренде, откупах и т. п. не миновала. Политика же царского правительства в отношении евреев, даже после Петровских реформ, существенных изменений не претерпела. Это приводило – уже в татищевское время, в первой половине XVIII в., к неоднократным указам о высылке евреев – несмотря на их малочисленность – из Малороссии, в том числе собственно петровскому 1721 г., Екатерины I 1727 г., Анны Иоанновны 1731 и 1738 гг., Елизаветы Петровны 1742 г.; временно пребывающим в Малороссии евреям была запрещена розничная торговля. За петровским указом следовал универсал гетмана И. Скоропадского, предписывавший (вслед за Зборовским договором) при обнаружении еврея в Малороссии оштрафовать приютившего его владельца и, «все его жидовское имение разграбивши, с бесчестием и умалением здоровья прочь за рубеж обнаженного выгнать» (Дубнов 1913: 123 и сл.; Гессен 1993: 11 и сл.; Пештич 1961–1965. Ч. II: 159). Эта средневековая правовая традиция и повлияла на формулировки «сейма» князей, проводимого по инициативе Мономаха, у Татищева.
Очевидно, что Татищев, приверженец Петровских реформ, разделял предрассудки эпохи – и самого Петра[11], что не могло не сказаться на «реконструкции» им исторических событий, связанных с начальным этапом еврейской истории в Древней Руси. С.Л. Пештич, ссылаясь на указы 1727 и 1742 гг. о высылке евреев, напрямую связывал «антисемитскую заостренность» татищевского рассказа о событиях 1113 г. со стремлением «исторически обосновать реакционное законодательство царизма в национальном вопросе» (Пештич 1961–1965. Ч. II: 159)[12]. Конечно, это была не единственная мотивировка исторической реконструкции у Татищева: Мономах был для него (как и для Карамзина) образцом раннесредневекового государя и в этом смысле предшественником Петра; между тем «законность» его вступления на киевский престол, минуя старших представителей княжеского рода, была сомнительной, что осознавал сам Татищев[13]. Его избрание на престол должно было быть связано с восстановлением порядка и законности: Татищев до предела «развернул» скупые летописные известия, чтобы продемонстрировать эти правовые акции Мономаха, в том числе в отношении евреев. Татищевская «реконструкция», однако, не была простым вымыслом или даже «модернизацией» истории (в этом можно упрекнуть скорее современных историографов): Татищев явно основывался и на ранних источниках, описывающих события первой половины XVII столетия в Малороссии, выводя из них некую парадигму отношения к евреям на Руси. Дальнейшее исследование этих источников – специальная задача.
11
Характерны слова Петра: «Я хочу видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не располажаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают» (Соловьев 15: 74). По сути эти слова мало чем отличаются от знаменитого послания Ивана Грозного Сигизмунду-Августу о польских купцах-евреях: «А что еси писал нам, чтобы жидом твоим позволили ездити в наши государства по старине, и мы к тебе о том писали наперед сего неодинова, извещая тебе от жидов лихия дела, как наших людей и от крестьянства отводили и отравныя зелья в наше государство привозили и пакости многие людям нашим делали; и тебе было брату нашему, слышав такия их злые дела, много о них писати непригоже: занже и в иных государьствах, где жиды побывали, и в тех государьствах много зла от них делалось… и нам в свои государьства жидам никак ездити не велети, занже в своих государьствах лиха никакого видети не хотим» (ЧОИДР 1860. Т. 4: 77–78). Впрочем, для России начала Петровских реформ оставались характерными средневековые предрассудки, в том числе в отношении к православным грекам: ср. слова П.А. Толстого о том, что греки «от мала до велика все лгут и верить им отнюдь нельзя» (Каменский 1999: 113) и фразу летописца Нестора о том, что «греки льстивы и до сего дни». При этом просветительские установки самого Татищева, утверждавшего, что «умному до веры другого ничто касается <…> ибо не смотрит на веру, но смотрит на его товар, на его поступки и нрав», вступали в противоречие с проводимой им в отношении «малых народов» «административной практикой»: по его приказу в 1738 г. был сожжен (одновременно с Возницыным!) как вероотступник крещеный башкир Тойгильда, вернувшийся в ислам (ср. Андреев 1962: 14: Пештич 1961–1965. Ч. II: 149).
12
Отсюда, как показал Е.М. Добрушкин, настойчиво проводи мые Татищевым негативные характеристики Олега Свято славича как потенциального претендента на киевский стол (Добрушкин 1970: 284).
13
Вероятно, эти сведения могли содержаться в не дошедшей до нас Голицынской летописи, писанной «белорусским» (за паднорусским) письмом, – оттуда автор брал известия, до полняющие Начальную летопись (Татищев: 124; ср. Тихоми ров 1962: 49; Кучкин 1971: 248–250). Ср. также анализ историографии в: Валк 1968: 24–25.