Лондон, 1914 год. Группа евреев, переселенцев из Восточной Европы, взволнованно обсуждает, будет ли война. Один из них говорит:
— Вы будете смеяться, но я войны не боюсь. Всегда есть две возможности. Или войны не будет — тогда это хорошо. Или война будет. Тогда опять есть две возможности. Или воюют только континентальные страны — тогда это хорошо. Или в войне будут участвовать и другие страны. Тут опять есть две возможности. Или Англия не будет втянута в войну — тогда это хорошо. Или таки будет втянута. Тогда опять появляются две возможности. Или на фронт будут брать только добровольцев — тогда это хорошо. Или начнется принудительная мобилизация. Но тут снова две возможности. Или мне удастся где-нибудь отсидеться — тогда это хорошо. Или не удастся, и меня вытащат на комиссию. Тьфу. Но тогда возникают еще две возможности. Или меня признают негодным — тогда это хорошо. Или поставят под ружье. Тут снова две возможности. Или я останусь в Англии — тогда это хорошо. Или потащусь на передовую. Дело дрянь. Опять две возможности. Или я попаду в распоряжение Красного Креста — тогда это хорошо. Или придется взять винтовку и стрелять. Какие две возможности открываются тут? Или я стреляю в немца — тогда это хорошо. Или он стреляет в меня. Это очень скверно. Но тут опять же существуют две возможности. Или я буду ранен легко — тогда это хорошо. Или тяжело. Ой-ёй. Но и тут есть две возможности. Или я вылечусь — тогда это хорошо. Или умру… Ну а чего бояться покойнику?..
Но где написано, что я обязательно умру?
Диалог двух приятелей:
— Ты осел!
— Наверное, я и вправду осел… Только вот какой вопрос: я осел, потому что я твой друг, или я твой друг потому, что я осел?
— Рабби, я — хамор (осел). Что мне делать?
— Если ты сам это знаешь, то ты не хамор!
— Вот как? Но почему все говорят, что я — хамор?
— Если ты не знаешь, почему все это говорят, тогда ты таки хамор.
Приехавший откуда-то издалека ученый-талмудист сделал в городской общине доклад. Слушатели смущены и раздражены изощренностью его умозаключений. После доклада один горожанин пригласил его на обед.
Гость сидит за столом и не ест свой суп.
— Почему ты не ешь? — спрашивает хозяин.
— У меня нет ложки, только вилка.
— Но ты должен согласиться, — говорит хозяин, пародируя доклад гостя, — что рыбу, которую вообще едят вилкой, можно есть и ложкой, которой едят суп. А почему тогда нельзя сказать обратное: что вилкой, которой едят рыбу, можно есть и суп?
Женщина, которая целыми днями торчит в маленькой лавочке, добывая пропитание для семьи, в то время как ее муж изучает Талмуд, просит своего ученого супруга посидеть часок в лавке: ей нужно приготовить субботний обед. Вернувшись в лавку, она видит: два казака беззастенчиво опустошают полки, а муж молча смотрит на них. Она выгоняет казаков и принимается бранить мужа:
— Ты, батлан (бездельник), почему ты хотя бы на них не крикнул?
— А чего тут кричать? — удивленно отвечает муж. — Вот если бы сюда вдруг пришли два раввина и занялись грабежом, у меня была бы причина кричать и возмущаться. А если грабят казаки, то это совершенно нормально!
Поперек улицы лежит бревно. Подъезжают на повозке два еврея и принимаются обсуждать, что тут можно сделать. Появляется еще одна повозка, на ней сидит плечистый крестьянин. Он соскакивает с повозки, хватает бревно и оттаскивает его в сторону.
Янкель, повернувшись к Шлойме, с презрением:
— Сила есть, ума не надо!
— Интересно, почему лошадей меньше, чем волов, хотя волов режут на мясо?
— Это же ясно: потому что лошадей воруют!
— Ага… Но почему там, куда уводят краденых лошадей, их все равно меньше, чем волов?
— Тоже понятно: там лошадей тоже воруют!
Читать Талмуд принято негромко, подчеркивая мелодию, которая способствует пониманию смысла фразы. Это мелодичное звучание перенесено и в идиш.
Один еврей назвал другого хвастуном и мошенником, тот подал на него в суд. Судья вынес приговор: обидчик должен публично извиниться перед пострадавшим.
— Я сказал, что он — хвастун и мошенник, — признал ответчик и продолжал с вопросительной интонацией: — Он — не хвастун? Он — не мошенник?
— Это никакое не извинение! — закричал пострадавший.