Про неудачи Крымского фронта говорить не стал. Мехлиса разжаловали до корпусных комиссаров и отправили членом военного совета на фронт, в какую-то армию. Так, что мой браунинг уже ни для кого не страшилка.
— Товарищ комиссар, а нам рассказывали, что немцы под Москвой просто вымерзли, потому мы их там и победили, — полная повариха, лет сорока, в глаза мне смотрит в упор. Ждёт, как я выкручиваться буду.
— Ты зимой мерзнешь? — специально перешел на ''ты''.
— А как же? — даже плечами пожала от моего ''дурацкого'' вопроса.
— Вот и наши бойцы мерзнут. Точно так же, как и немцы. Я тогда в госпитале лежал в Москве. Так вот… помороженных бойцов везли и везли каждый день. Наших бойцов. Весь госпиталь мазями и гноем провонял. Так, что и немцы, и красноармейцы были в одинаковом положении у Природы. Просто нашим людям некуда было уже отступать. Также, как сейчас в Сталинграде.
Ксения встряхнула мою запасную гимнастёрку с новыми знаками различия.
— Переодевайтесь, товарищ комиссар. И рассказывайте. Я пока другую вашу гимнастёрку подошью.
А я завёлся.
— Я вам так, бабоньки, скажу: если бы ''генерал Мороз'' воевал на нашей стороне, то я бы его расстрелял за вредительство, — принюхался и спросил. — Ужин не подгорит?
— Мы следим, не беспокойтесь, — уверили меня.
— Наши возвращаются! — воскликнула Завьялова.
Бросив пестик в миску, и вглядываясь в закатное небо из-под ладони, она от нетерпения подпрыгивала.
— Все по местам, — командует толстая повариха. — Извините, товарищ комиссар. Вы нам потом всё дораскажете. Нам наших героев сейчас кормить надо.
Садятся самолёты на дорогу и сразу заруливают каждый к своему капониру.
Четыре.
Восемь.
Двенадцать.
Поднятую пыль с дороги в степь ветер относит.
Где еще один?
Вот он. Садится последним. Номер на борту командира полка. С сердца камень свалился.
Все вернулись.
Люди вокруг улыбаются счастливо. Все вернулись.
Не каждый раз такое счастье бывает, чтобы все вернулись.
Политуправление фронта прислало мне все бумаги, и я вполне законно рассекал по расположению, отсвечивая красными звёздами на рукавах.
Провожал лётчиков на боевые задания.
Встречал с заданий.
Участвовал в разборах полётов.
Вечерами писал политдонесения ''наверх''.
Между этими основными событиями в жизни штурмового авиаполка как-то само собой наладилась работа партийной и комсомольской организаций. Они у нас были едиными с батальоном аэродромного обслуживания. Достаточно было по душам поговорить с коммунистами полка по-человечески, и они сами всё сделали. Мне осталось только утвердить эти решения и соответственно отослать бумаги в политотдел дивизии.
Прилетали с проверкой военный комиссар дивизии и начальник политотдела. Удивились появившейся в полку наглядной агитации и наличием у меня замполитруков в товарных количествах.
Их у меня пять. Парторг полка, комсорг полка, мой личный писарь и два исполняющих обязанности политруков в эскадрильях. Они теперь щеголяли старшинскими ''пилами'' в петлицах и звёздами на рукавах.
— Так вроде как это нигде не практикуется больше, — не то спросил, не то посетовал, не то поставил на вид мне дивизионный комиссар Курбатов.
— Но и никто не отменял этого положения, — возразил я.
— Лишь бы на пользу делу пошло, — поддержал меня начальник политотдела бригадный комиссар Щеглов. — Народ в полку бодрый. Уныния не наблюдается. Все настроены на победу.
— Добавлю, что помполитруки в эскадрильях взяли на себя повышенный риск, в случае сбития на задании и попадания в плен, их немцы сразу расстреляют только за звезды на рукавах. И уважения от лётчиков стало к ним больше, чем когда они просто были назначенные агитаторы в эскадрильях с неясным статусом. — Добавляю я. — Тем более, что никаких дополнительных льгот я им не дал. А положенных комиссаров в эскадрильях мне взять негде. В БАО и то нет комиссара, а есть исполняющий его обязанности младший политрук. В ротах политруков нет. Присматриваюсь к людям на предмет также поднять их от земли в ротные замполитруки.