— Опаздываете, товарищ, — встретил меня уполномоченный недовольным тоном.
Я нарочито постучал костылями по полу и заявил на такой прикол с его стороны.
— В следующий раз посылайте за мной двух рысаков с носилками. Будет быстрее, чем я сам на костылях пришкандыбаю. И то только после обеда. Так зачем я вам понадобился?
— Т-а-а-ак… — протянул Ананидзе, наморщив лицо. — Побеседовать с интересной личностью. Присаживайтесь. Меня зовут младший лейтенант госбезопасности Ананидзе Автондил Тариэлович. Мой ассистент — сержант госбезопасности Недолужко Сергей Панасович. Я уполномоченный Особого отдела по Первому коммунистическому красноармейскому госпиталю.
— Тогда почему на вас форма политрука? — спросил я.
— Приказ наркома обороны. Вы такой не помните разве?
— Нет, — пожал я плечами. — Не помню.
— Тогда не будем терять время. Побеседуем? — предложил он.
Сержант в углу в разговоре участия не принимал. Прикидывался ветошью. Очинял карандаш. Аккуратно и неторопливо.
— А мы что делаем? — удивился я.
— Треплемся мы, — ухмыльнулся чекист, — а должны беседовать. Я же должен в ходе этой беседы вам задать несколько вопросов.
— Спрашивайте, — разрешил я ему и мой тон чекисту явно не понравился. Это видно было по его лицу.
Первый его вопрос меня прямо ошарашил.
— Ваше имя, отчество и фамилия?
— Ойц! — скопировал я Когана. — Как будто вы его не знаете? — удивленно спросил я.
Спрятав свое раздражение, особистский политрук Ананидзе практически спокойно пояснил.
— Ведется протокол, так положено. А что я знаю или не знаю это не существенно. Существенны только ваши ответы.
Сказал бы я им что положено, на кого положено и как положено, но доктор позавчера предупредил, что надо быть терпеливым и, по возможности, вежливым.
— Мне сказали, что зовут меня Ариэль Львович. Фамилия — Фрейдсон.
— Кто сказал?
— Доктор Туровский, военврач второго ранга.
— А сами вы что скажете, без Туровского.
— Не знаю. Точнее, не помню.
И так по всей паспортной части анкеты прошлись. Ананидзе старался быть терпеливым и только один раз сорвался. Когда я, усмехнувшись ему в лицо, заявил что переспрашивать по нескольку раз уже известную ему информацию про мою национальность — это как бы ''за гранью бобра и козла''. И добавил.
— Вы антисемит?
У Ананидзе даже акцент прорезался.
— Гинш! Ты чито себе думаешь, что если грузин вспильчивый, его дразнить можно? Да? Умный. Да? У нас такие умные свои мозги на параше высирают. Понял. Да?
— Не понял, — честно ответил я. Никакой вины я за собой не чувствовал.
Сержант-протоколист оставался невозмутимым как олимпийский бог и только химическим карандашиком чиркал себе по бумаге плохого качества. А особист к моему удивлению быстро взял себя в руки, успокоился и уже совершенно без акцента задал очередной вопрос.
— То есть вы без посторонней помощи не можете ответственно заявить, что вы это и есть старший лейтенант Фрейдсон? Летчик-асс. Тысяча девятисот семнадцатого года рождения.
Я пожал плечами.
— Прошу вас отвечать на поставленный прямо вопрос, — снова особистский политрук вскочил со стула и стал ходить по комнате за моей спиной, постукивая ладонями по ляжкам.
Сознаюсь, это слегка нервировало.
— С момента моего воскрешения, — я постарался говорить спокойно и подбирать слова, — я помню только то, что произошло после этого знаменательного события. Что было до него — вся моя жизнь, для меня сокрыто мраком. В том числе и мое имя.
— Вот, — с удовольствием заключил Ананидзе, — Сержант, прошу обязательно включить последний ответ в протокол. — Это очень важно. А за что вы получили орден?
— Не помню.
— В какой летной школе учились? В каком городе?
— Не помню.
— Когда школу Абвера закончили?
— Не помню.
— Вот ты мне и попался, — обрадовался Ананидзе, — гнида фашистская. Шпион гитлеровский.
— Я не могу быть гитлеровским шпионом — я еврей, — спокойно ответил я.
— Ой-ой-ой… — гаерничал чекист. — Как будто мы евреев не видели в роли немецких шпионов. Кстати, твоя подельница уже во всем созналась, встала на путь исправления и сотрудничества со следствием. И тебя во всем изобличила.
Он раскрыл папочку с крупным заголовком ''Дело'' и показал мне издали в ней подшитые листочки из школьной тетрадки в косую линейку с крупным округлым почерком. И даже помахал этой папочкой слегка.