— Товарищ Ананидзе в Новогоднюю ночь, когда товарища Фрейдсона унесли в морг, произвел выемку его личных вещей в палате. Я считаю, что прежде чем отбывать административное наказание он обязан их вернуть законному владельцу.
— Резонно. Теперь все? Пошли. Сначала в кабинет к Ананидзе. В каптерку его уведут потом.
Капитан Данилкин, который так и оставался стоять, опираясь на костыли, в холле у траурного объявления по Семецкому, когда Коган побежал ко мне на выручку, увидев возглавляющего наше шествие распоясанного Ананидзе под вооруженным конвоем, уронил челюсть на пол, но глаза его мстительно засверкали. Не любят в РККА Особый отдел. Ох, не любят…
Коган ему только головой мотнул: ''скройся, мол''.
До кабинета Ананидзе дошли быстро, благо он располагался недалеко и к тому же очень хитро. Человек мог заскочить в этот кабинет, видимый лишь с одной стороны коридорного отнорка и то лишь на небольшом расстоянии. Что создавало информаторам Особого отдела видимость анонимности в глазах остального персонала госпиталя.
Комиссар сразу занял главное место за письменным столом, а Ананидзе усадили на традиционное место допрашиваемого. Остальные остались стоять. Мизансцена выстроена и сам Тариэлович, усаживаясь на неудобный табурет, ее прекрасно понял. Не дурак.
— Спрашивайте, товарищ комиссар, что вас интересует, — Ананидзе сделал акустический акцент на слове 'товарищ'.
— Меня интересует пока только одно, — комиссар сделал акцент на слове 'пока'. — Где личные вещи товарища Фрейдсона, которые вы изъяли из его палаты?
— Все здесь, — с готовностью ответил Ананидзе, — собраны по описи изъятия и опечатаны в одной таре.
— Почему вы до сих пор не вернули их Ариэлю Львовичу?
— А я до сих пор не уверен, что этот человек, — особист кивнул на меня, — и есть летчик Фрейдсон. Да и он сам в этом не уверен.
— Зато большевистская ячейка госпиталя в этом уверена, — заявил комиссар.
— Воля ваша, но я остаюсь при своем мнении, — сжал губы Ананидзе.
— Выдайте товарищу Фрейдсону его вещи. При нас, — комиссар был настойчив. — Он при нас же примет их у вас по описи.
— И составим акт, — особист нашел себе простор для маневра.
— Обязательно, — согласился с ним комиссар.
— Вы позволите достать ключи из кармана?
— Доставайте.
Ананидзе опасливо косясь на санитара, что стоял в углу с винтовкой наперевес, медленно достал из галифе тяжелую связку ключей. Также медленно, чтобы никого не спровоцировать на силовые действия, встал и, сделав два шага, опустился на корточки у большого двухэтажного несгораемого шкафа.
Коган опасливо вынул из кармана компактный ''маузер'' и прикрыл его ''ухом'' галифе. Но вопреки его опасениям особист не стал вынимать из сейфа оружие. В его руках был безликий холщевый мешочек, завязанный у горла и опечатанный сургучом по завязке.
— Коган, бери табуретку и садись писать акт и опись, — приказал комиссар.
Политрук пристроился с торца стола, придвинув к себе стопку писчей бумаги и бронзовую чернильницу в виде пасторальной избушки. Попробовал на палец перо и, удовлетворенно подвинув под себя ногой табурет, на котором сержант Недолужко писал протокол, уселся в позе готовности. Разве что еще откинул крышку чернильницы — крышу избушки.
Комиссар кивнул ему и Коган вывел каллиграфическим почерком
''Акт вскрытия тары спецхранения без опознавательных знаков.
Москва. 1-й Коммунистический красноармейский госпиталь. 4 января 1942 года.
Выдал — уполномоченный Особого отдела при 1-ом коммунистическом красноармейском госпитале политрук Ананидзе А.Т.
Принял — старший лейтенант ВВС Фрейдсон А. Л.
В присутствии комиссара госпиталя полкового комиссара Смирнова. Ф.Ф. и политрука госпиталя старшего политрука Когана А.А.
Тара представляет собой холщевый мешок, опечатанный по всем правилам личной сургучной печатью уполномоченного Особого отдела. Печать сломана, и тара вскрыта при всех указанных в настоящем акте.''
Ананидзе первым делом достал из мешка опись и передал ее комиссару. А дальше на стол посыпались ништяки, которые особист озвучивал, а комиссар отмечал в описи карандашной птичкой. Коган все дублировал в акте чернилами. Прямо конвейер бюрократов.
— Девятнадцать пачек папирос, — унылым голосом озвучивал особист свои действия, выкладывая их на стол.
— Конкретно, каких по сколько? — спросил Коган.
— А какая разница? — пожал плечами Ананидзе.
— Но все же?
— Двенадцать пачек папирос ''Nord'', одна пачка папирос ''Ява'', две пачки папирос ''Беломорканал'' и четыре пачки папирос ''Пушки''.