Зашел адъютант с подносом. Крепкий чай в железнодорожных подстаканниках. Колотый сахар. Горчичные сушки. Расставил на столе.
— Щербаков в приёмной, — сообщил.
— Давай его сюда, — поманил ладонью Мехлис.
Вошел невысокий толстый человек в круглых очках велосипедом. Одетый в полувоенную ''сталинку'' защитного цвета. В сапогах. Никаких наград он не носил. В руках он держал странную угловатую кобуру толстой формованной кожи. Коричневого цвета, оттенка как мое американское пальто.
— Знакомьтесь, — представил нас Мехлис. — Капитан Фрейдсон Ариэль Львович, как видишь — герой. Настоящий коммунист. Наша смена. Нам о нём полковой комиссар Смирнов рассказывал. Щербаков Александр Сергеевич, кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь Московского горкома, начальник Совинформбюро и фактический мой заместитель, пока я на фронте. Если меня не будет в Москве, то со своими бедами, Ариэль Львович, ты обратишься к нему. Он в курсе. Давай, — протянул он руку Щербакову.
Тот вложил в нее эту кобуру.
— Товарищ Фрейдсон, ваши подвиги на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками партия и правительство уже высоко оценили. А это вам награда от нас, от армейских политработников. Носите с честью.
После рукопожатия, я принял подарок. В кобуре находился большой черный пистолет.
— Вынимай. Смотри. Хорошая надёжная машинка, — сказал Щербаков снисходительно. — Браунинг ''Хай пауэр'' довоенной еще бельгийской выделки. Магазин на тринадцать зарядов. Патрон люгеровский. Запасные магазины и патроны возьмешь в приёмной.
И крепко пожал мне руку.
— Служу Советскому Союзу и коммунистической партии, — отбарабанил я.
На деревянной щёчке рукоятки пистолета серебряная пластинка. На ней гравированная надпись: ''Капитану Фрейдсону А. Л. за героическую защиту московского неба осенью 1941 года. Арм. комиссар 1 р. Л.З. Мехлис. 14.01.1942.''
— Приказ по ГлавПУРу о награждении возьмешь у адъютанта, — кивнул мне Мехлис.
— Но помните, что неназываемая причина этого награждения, — наставительно сказал Щербаков, — ваше геройское поведение в конфликте между политработниками и Особым отделом. И еще вы нам должны будете несколько выступлений перед рабочими московских заводов. Очень нам нужна в данный момент смычка армии и тыла. Рабочие должны видеть, для кого они горбатятся по двенадцать часов в день без выходных.
— А в родном полку можно будет выступить? — намекаю я так толсто.
— Думаю, это решаемо, — резюмирует нашу встречу Мехлис.
Пока я это всё рассказывал, пистолет ходил по рукам. Ну, прямо как дети. Только, что не постреляли из него.
Подвел итог под моим рассказом комиссар.
— Повезло тебе, что со Щербаковым познакомился. Он круто в гору идёт. На хорошем счету у Сталина. По заводам поезди. Такими просьбами не манкируют.
Потом вынул бумаги из среднего ящика стола.
— Держи. Это твое отпускное свидетельство из госпиталя. Врачами также подписано. Продаттестат твой. Вещевой и денежный аттестаты заберешь из полка. Гуляй. Как понял — жить в гостинице будешь.
— Пока не выгонят, — смеюсь.
— Добро. Но послезавтрева как штык к двенадцати ноль-ноль на военно-врачебную комиссию. Пока сюда. Будут решать общую твою годность к службе в армии. Потом будет у тебя еще одна комиссия — в госпитале ВВС, в Сокольниках. Там уже решат: будешь ты летать или нет. Все свободны.
В коридоре, по пути в когановскую каморку, он мне шепнул.
— Правильно делаешь, что уезжаешь отсюда.
— А что случилось? — немного я встревожился.
— Пока не случилось, но обязательно случится. Амноэль в тридцать восьмом донос на брата нашего комиссара написал. Разобраться, как следует, не успели тогда, да и не разбирались особо — время такое было. Тогда все быстро делалось. Утром постановление тройки — вечером к стенке и никаких апелляций. А потом и сам Амноэль присел как вредитель. Но как видишь, вышел. Непотопляемый гад. Только что разжаловали его на четыре категории. И к нам его не просто так подсунули особисты, это месть такая нашему комиссару. Даже не за Ананидзе — кому этот дурак нужен, а за сам факт того, что мы особый отдел нагнули. Так что и нам всем прилетит походя.
— А кто у нас был брат у комиссара?
— Армейский комиссар первого ранга, — Саша торжественно поднял к потолку указательный палец. — Предшественник Мехлиса на ГлавПУРе. Самого нашего комиссара Мехлис тогда на расправу не отдал, а вот его старший брат — Петр Смирнов, проходил уже по флоту — первый народный комиссар ВМФ. Молотов аресты утверждал на таком уровне. Мехлис тогда чином не вышел еще. Это он сейчас заместитель предсовмина, когда председатель сам Сталин — фигура. А тогда… Так, что уезжай — целее будешь.