— Пошли лучше пообедаем. Сегодня закладка и на комиссию рассчитана, так то и на тебя порция найдётся, — потащил он меня в столовую.
Вот тут я и пожаловался на свое подвешенное состояние с продовольствием. Кремлёвские талоны в ресторан закончились. Аттестат на руках, но в столовой требуют сдать его за целый месяц. А у меня положение… Сам понимаешь.
Коган покивал, во всём со мной соглашаясь и, наконец, изрёк.
— Сейчас перекурим, и отвезу я тебя в Главный штаб ВВС. Мне всё равно в ГлавПУР бумаги отвозить. Там в кадрах знают, что с такими бедолагами, как ты, делать. Заодно и удостоверение поменяешь на капитанское. Лишних вопросов у проверяющих не будет.
Курили на улице. Большая курилка согласно моему же прогнозу была забита выздоравливающими помороженными бойцами. Дух смеси махорки и мази Вишневского сразу нас выгнал на мороз. А тут и Василий Иванович ''эмку'' подал к подъезду.
В первом отделе Главного штаба ВВС сначала долго искали мое личное дело. Потом вписывали в него недостающие сведения. Подшивали справки из госпиталя. Их я целый пук привёз.
И погнали, потом в подвал фотографироваться не только на новое удостоверение, но и в личное дело положено было вкладывать большую фотокарточку 9 на 12 с новыми знаками различия при каждом повышении в звании.
Во всём шли навстречу, кроме продовольствия. Дали только талон на сегодняшний ужин в местной столовой военторга.
Потом кадровики нашли какую-то разрешающую инструкцию, но на моем заявлении требовалась резолюция самого командующего.
Пришлось ждать Жигарева, который как сказали: ''на ближней даче''. Как оказалось, не на своей он даче отдыхал, а вызван был на дачу к Сталину в Кунцево.
Сижу в приёмной. Жду. Совместно с адъютантом кроссворд огоньковский разгадываю.
Задребезжал телефон. Позвали меня опять в кадры. В первый отдел.
Дали расписаться на обратной стороне большой фотокарточки и поставить дату. Вторую, такую же, подарили мне на память. (Будет, что матери Фрейдсона отослать — ей нужнее).
Расписался в журнале за новое удостоверение. Сдал старое.
Тут и к командующему вызвали.
— Вываливай свои беды, — сказал уставший генерал-полковник. — У тебя десять минут. Постарайся уложиться.
Уложился в пять.
Командующий протянул ко мне свою лапу.
Я вложил в нее заявление. И выписку из инструкции.
Жигарев быстро прочитал обе бумаги и размашисто начертал резолюцию и расписался.
— Слышал, ты новую квартиру получил, взамен утраченной, так? — спросил генерал пока писал.
— Так точно, товарищ генерал-полковник.
— Готовить там тебе есть где?
— Так точно. Есть.
— Получишь сухим пайком до конца месяца. И таким образом твой продаттестат за январь будет погашен.
— Спасибо, товарищ генерал-полковник, — искренне поблагодарил я командующего.
— Врачебно-летная комиссия была?
— Нет. Только общая. Признан ею годным к строевой.
— Добро. Ты отличный истребитель, Ариэль, но если тебе летать не дадут, ты готов на земле служить. К примеру, в штабе ПВО? Или в авиацию дальнего действия штурманом?
— Если есть выбор, то лучше в полк. На фронт.
— В комполка метишь? Ну-ну. Ладно. — Улыбается. — Потом всё порешаем. После комиссии. Свободен.
— Большое спасибо, Павел Фёдорович.
— Ты еще здесь?!
Генерал оторвался от телефона, по которому требовал его с кем-то соединить.
Естественно, я исчез из кабинета аки привидение.
В пятом отделе штаба забрали заявление с резолюцией и выдали взамен несколько квитков. Погнали опять в подвал, но уже в другое крыло здания.
Папирос интенданты не дали. Сказали: есть отметка, что выдано за январь мне сполна.
Пожаловался на то, как и что нам выдали в табачное довольствие в госпитале. Посмеялись интенданты, выделили мне три пачки папирос ''Северная Пальмира'' и бутылку молдавского коньяка из Криково, довоенного, пятилетней выдержки. Буржуазной еще закладки.
— За звезду, — сказали, передавая бутылку в руки.
Зато выдали по квитку из пятого отдела сливочного масла 250 грамм. И хлопкового литровую бутылку. Гречки, ячки, даже рису по килограмму. Луку репчатого два кило. Галет пшеничных пяток упаковок. Сухого молока килограмм. Яичного порошка полкило. Полукилограммовых банок тушенки полдюжины. Рыбных консервов непонятных, без этикеток, десяток. Шоколаду две плитки и сахару фунт. Соли каменной килограмм (по моей просьбе). Спичек десять коробков. И напоследок палку сухой конской колбасы.
Рассказал им пару анекдотов из госпитальной коллекции и интендант расщедрился дополнительно на три упаковки сухарей ржаных в пергаментной бумаге и десяток брикетов супа-пюре горохового.