На последнем слове капитан хмыкнул.
— А ты кто? — оторопел я на измене. Небось, еще одна банда промышляет тут по ''жирным бобрам'' из столиц.
— Я Ваня-хант, одноклассник твой. До седьмого класса мы вместе учились, а потом мои переехали в Лабытнанги и меня увезли из Обдорска. Не помнишь? А Лёшкой тебя вся школа звала, — голос его опускался тембром до низкого. Слова как бы разреженные стали.
— Извини, не помню. — Отвечаю. — Мать и то, боюсь, не узнать.
Капитан встрепенулся.
— Поехали. Поехали. Тётя Маша рада будет. И Лизка тоже.
— Кто такая тётя Маша? — Не понял я.
— Как кто? Мать твоя. Мария Засипаторовна Фрейдсон. А Лизка сеструха тебе.
Удивительно, но про сестру Фрейдсона я слышу первый раз.
— Поехали, — решился я. — Но сначала к матери, а за самогоном потом.
— Как скажешь. Ты — гость. — Согласился капитан.
Санями правил сержант милиции — два кубаря в петлицах и сосульки в усах. На шинель у него накинут огромный бараний тулуп.
Такой же выдали и мне, закутали в него как младенца.
Я тишком под тулупом кобуру расстегнул. Береженого — бог бережет. И вообще: пусть лучше судят трое, чем несут шестеро.
— Куда едем? — спросил сержант.
— В Обдорск, — приказал капитан. — К Фрейдсонихе. Адрес не забыл?
— Забудешь тут это дело о заготконторе. Но-о-о-о-о… залётные!
Сани резко дернулись и тройка лошадей, быстро набирая скорость, выкатила нас с территории аэродрома.
Я очень боялся, что меня девчонка горящим керосином обольёт.
После того как капитан, стуча в ставни, кричал:
— Тёть Маш, Лизка, смотрите, какую я вам радость привез!
Лиза — девчонка лет четырнадцати-пятнадцати, сначала недоверчиво вышла из калитки подсветить керосиновой лампой: кого же им чёрти принесли на ночь глядя, пока Мария Засипаторовна прикрывала ее старенькой курковой двустволкой. А узнав, бросилась ко мне на шею, с визгом: ''Лёшка, Лёшка, приехал!'', не выпуская лампу из рук, и эта ''летучая мышь'' билась мне по спине.
Поцелуйный обряд в полный рост. В двух экземплярах. Не сходя с места, в воротах затискали насмерть.
Суета. Бестолковый переполох.
Въехать тройке во двор мешали сугробы. И пока капитан мотался за своим самогоном и пельменями из оленины, мы с сержантом активно помахали лопатами, откапывая ворота. И всё равно капитан еле-еле в них въехал.
Но засады на этом не кончились. Капитальная конюшня была навечно превращена в дровяник, а в хлеву, утеснив козу, места для тройки не хватило даже впритык. Коренника пришлось ставить в сенях, накрыв попоной.
Дом был капитальный. Одноэтажный крестовой сруб из полуметровых брёвен. Под шатровой крышей. Четыре окна на улицу — рамы тройные. Общие сени с хлевом. Двор небольшой — так, пара саней встанет, хотя места вокруг не меряно, и народ строился, как хотел.
Удивило меня то, что под снегом во дворе оказалась деревянная мостовая.
— Откуда тут столько дерева? — спрашиваю сержанта, опираясь на лопату. — Округа же совсем лысая. Я с самолёта видел.
— По Оби сплавляют с верховий, — отвечает он, доставая кисет с курительной трубкой. — До того доходит, что устье забивают топляком. Потом все это льдом так схватит, что по весне бомбардировщик вызываем, а то подтопит — мама не горюй.
— Хватит вам двор откапывать, — капитан, обиходив лошадей, появился на крыльце. — К столу зовут. А покурить и в сенях можно — не так холодно будет.
Печь в дому стояла по центру, разделяя здание на три комнаты и кухню. Кухня там, где у печи зев. Из сеней попадаешь в ''залу'', где сейчас сидим. Из залы двери в комнату и кухню. А из кухни еще одна дверь в дальнюю комнату. Большая печь отапливает разом все помещения. А хозслужбы вовне пристроены. Интересная планировка.
Было жарко натоплено. Так, что сидели за спешно накрытым столом с расстегнутыми воротами, рассупоненные, без ремней и сапог. Валяных опорок и торбасов хватило на всех. Да и полы были застелены вязаными крючком пёстрыми половиками из старых тряпок. В крайнем случае, можно и босым походить.
Бабы, закончив суету, сели за стол обочь меня и все хватали за руки, мешая держать ложку, не говоря уже о рюмке. Но не отталкивать же мне их? Главное, они Фрейдсона признали за своего. А мне эти простые женщины нравились. Даже слегка пожалел, что Лизка мне сестра.
— Так вы, что же, самого Сталина видели? — ахнул сержант, увидев у меня на груди Золотую звезду.
— Как вас, — отвечаю. — Даже ближе. Разок даже чокнулись бокалами.
— И какой он?