— Да! — понятия не имею, на какой вопрос, да и мыслить уже не очень получается.
Чёрный морской дьявол, требовательно сжавший руки на моей груди — всё, что остаётся вокруг настоящего. Не больно, а ровно с такой силой, чтобы оценить упругость полушарий и пробудить во мне острое желание свести ноги в поисках малейшего давления на пульсирующие точки.
Джонс явно воспринимает этот возглас как свою победу. Умелая игра продолжается, и теперь он мягко ласкает пальцами твердеющие соски — от его мозолей моя кожа словно покрывается мельчайшими царапинками, грудь наливается тяжестью. Жар внутри нарастает, я в лёгкой надежде дёргаю свои путы, однако меня точно никто не собирается освобождать. Понимая, что не способна остановить это цунами, которое обрушивается на меня в образе неумолимого пирата, бессовестно потираюсь о его пах ягодицами. В ответ он издаёт тихий рык, а затем втягивает в себя кожу на моей шее — лёгкая боль, тягучая, как патока, растворяющая последние рамки приличий между нами. Не успеваю остановить себя, и робкий стон разносится по каюте, растворяется за её стенами в морской глубине.
Джонс заглушает его, безошибочно ловя мои губы своими. Я так ждала этого, но всё равно оказываюсь разбита тем пылом, с которым он обрушивается на меня, как тропический шторм. Со вкусом моря и табака, с запахом ливня и незнакомой мне неудержимостью. Сразу и глубоко, врываясь в мой рот языком, подчиняя и уводя за собой в чёрную пучину забвения. Попросту забываю, что надо дышать. Может, я уже мертва, и это мне видится в райских садах? Но нет, скрип крюка над головой ясно говорит, что я всё ещё на грешной земле. Отвечаю на поцелуй со всем возможным пылом, сплетаясь с ним языками. Опыта мало. Опыта почти нет, но я стараюсь, потому что касания мне недоступны, и только так он может увидеть, как я хочу его сейчас.
Хочу, ведь между ног так влажно, что вздрагиваю, едва Джонс скользит руками вдоль моего нагревающегося тела ниже. Великоватые мне брюки держит обрывок верёвки, которую он легко развязывает. Нелепая деталь совсем не дамского гардероба падает, задерживаясь лишь у края моих сапог. И под штанами тоже ничего нет — я и правда, слишком торопилась принять образ мужчины.
— Ты точно не из благородных барышень, — усмехается мой соблазнитель, прерывая поцелуй.
Я тесно вжимаюсь в него ягодицами, теперь свободными от лишней ткани. Мне плевать. Пусть думает, что угодно. А он, напротив, кажется безмерно довольным, когда его ладони проходятся по моему плоскому животу, неизбежно усиливая томление внутри него. Когда полной грудью вдыхает запах моих волос, словно упиваясь этим моментом.
— Я из тех, кто привык выживать.
— Так ты готова даже на это, лишь бы только выжить? — его пальцы уже на бедре, решительно продвигаются к его внутренней стороне.
Жаль, не могу видеть его глаз — потому что он наверняка смеётся сейчас. Дьявол, Джонс, ты что, не замечаешь, как сильно мне нужно продолжение? Да я готова вспыхнуть, как пороховая бочка, едва стоит представить всё, что сейчас отчётливо упирается в ягодицу, внутри себя.
— Я не благородная невинная девица, но и не шлюха, капитан Джонс, — твёрдо говорю ему, и наверное, это звучит глупо, потому как его пальцы уже наверняка чувствуют мою влагу, почти накрыв пульсирующий комок нервов. Ловлю остатки воздуха, чтобы пояснить всё до конца: — И не торгую собой. Да, я знакома с близостью между мужчиной и женщиной, но мой опыт… весьма скромен.
«А точнее, когда сынок хозяйки лишил меня чести, при том, что я не могла отказать в силу положения рабыни — вряд ли это был хороший опыт. Просто позволила. Едва не умерев от унижения, пусть он и не был груб, и даже любезно пытался сделать это без боли», — всё осталось проглоченным, потому что сейчас подробности не важны и никому особо не интересны.
— Значит, у меня полный простор действий, — всё также невозмутимо заключает Джонс, и, наконец-то, его рука накрывает центр моего возбуждения.
Я ахаю от нахлынувших жарких ощущений, непроизвольно выгибаю спину, сводя вместе лопатки: слишком хорошо, слишком нужно. А умелые пальцы уже начинают неспешно поглаживать меня, вынуждая чуть шире расставить ноги. Бесстыдно. Но кто думает о стыде на краю своей гибели?
— Чёрт! — вырывается из моей груди, пока я отчаянно рву руки из пут — бесполезно, остаётся только биться в этой собственнической хватке, как птице. — Ещё, пожалуйста! — почти хныкаю, и желание исполняется, рука Джонса двигается быстрей, размазывая влагу. Пульсация становится нестерпимой, с глухим стоном роняю голову на собственное плечо.