Орфей (начинает глухим голосом). Как ты попала в тулонский автобус?
Эвридика. Я хотела убежать.
Орфей. Ты получила записку от Дюлака?
Эвридика. Да, поэтому я и уехала.
Орфей. Почему ты не показала мне записку, когда я вернулся?
Эвридика. Я не могла.
Орфей. О чем он тебе писал?
Эвридика. Чтобы я поехала с ним поездом восемь двенадцать, иначе он явится за мной сам.
Орфей. Из-за этого ты и убежала?
Эвридика. Да. Я не хотела, чтобы ты его видел.
Орфей. А ты не подумала, что он придет и что я его все равно увижу?
Эвридика. Да, но я струсила, я не хотела быть при этом.
Орфей. Ты была его любовницей?
Эвридика (кричит). Нет! Он так сказал тебе? Я знала, что он тебе это скажет и что ты поверишь ему! Он меня долго преследовал, он ненавидит меня. Я знала, что он будет говорить с тобой обо мне. Я боялась.
Орфей. Почему ты не призналась мне вчера, когда я просил тебя все рассказать, не призналась, что была любовницей еще и этого типа?
Эвридика. Я не была его любовницей.
Орфей. Эвридика, теперь лучше сказать все. Ничего не поделаешь, мы сидим с тобой на этом диванчике, несчастные, израненные, и разговариваем, даже не видя друг друга…
Эвридика. Что же я должна сказать, чтобы ты поверил?
Орфей. Не знаю. Понимаешь, это как раз и ужасно… Я уже не знаю, смогу ли я тебе когда-нибудь поверить… (Пауза. Тихо, смиренно.) Эвридика, чтобы потом я мог не беспокоиться, когда ты будешь говорить самые простые вещи, — что ты, мол, вышла, что хорошая погода, что ты пела, — скажи мне теперь правду, даже если она чудовищна, даже если она причинит мне боль. Вряд ли это будет сильнее той боли, от которой я задыхаюсь, с тех пор как узнал, что ты мне солгала… Если слишком трудно сказать, лучше не отвечай, только не лги. Этот человек говорил правду?
Эвридика (после едва заметной паузы) . Нет. Он лгал.
Орфей. Ты никогда не принадлежала ему?
Эвридика. Нет.
Пауза.
Орфей (глухо, глядя прямо перед собой). Если ты сейчас говоришь правду, это не трудно узнать, глаза твои прозрачны, как вечерние лужицы. Если же ты лжешь или не уверена в себе, вокруг зрачка у тебя темно-зеленый ободок, и он все сжимается…
Эвридика. Скоро рассветет, любимый, и ты сможешь взглянуть на меня…
Орфей (внезапно кричит). Да! Заглянуть в самую глубину твоих глаз, как в воду! Окунуться в твои глаза до самого дна! И там остаться, утонуть в них…
Эвридика. Да, любимый.
Орфей. Ведь, в конце концов, немыслимо, когда двое! Две оболочки, две взаимно непроницаемые эпидермы разделяют нас. Каждый за себя, хоть на крик кричи — у каждого свой кислород, своя собственная кровь, каждый крепко заперт, бесконечно одинок в своей шкуре. Прижимаешься друг к другу, трешься друг о друга, чтобы хоть чуть-чуть выйти из этого чудовищного одиночества. Мгновенная радость, мгновенный самообман, и снова ты одинок, со своей печенкой, со своей селезенкой, со всеми своими потрохами — вот они твои единственные друзья.
Эвридика. Замолчи!
Орфей. Потому-то люди и разговаривают. Придумали еще и такое. Воздух с шумом проходит через гортань и меж зубами. Несовершенная азбука Морзе. Два узника перестукиваются из глубины своих камер. Два узника, которые никогда не увидят друг друга. Да, мы одиноки! Тебе не кажется, что мы слишком одиноки?
Эвридика. Прижмись ко мне покрепче.
Орфей (прижимая ее к себе). Тепло, да. Чужое тепло. Это. все же нечто реальное. Сопротивление, преграда. Веющая теплом преграда. Ага, значит, существует кто-то еще! Я не совсем одинок. Не будем же чересчур требовательны!
Эвридика. Завтра ты сможешь обернуться. Ты поцелуешь меня.
Орфей. Да. Я на мгновение проникну в тебя. Целую минуту я буду верить, что мы два сплетенных стебля одного корня. А потом мы разойдемся и нас снова станет двое. Две тайны, две лжи. Двое. (Ласкает ее. Мечтательно). А что, если бы ты однажды вдохнула меня вместе с воздухом, поглотила меня. Как было бы чудесно. Я стал бы совсем крошечным внутри тебя, мне было бы тепло, мне было бы хорошо.