Кроме того Дриё, который с 1922 года выступает за идею объединения Европы, видит в мелкой буржуазии, которая в большинстве своем распределяется между AF и социалистами, носителя тех самых шовинистических идей и милитаризма, которые в своем европейском измерении в 1914 году и привели к мировой войне. Здесь интересы Морраса и Дриё неизбежно сталкиваются. Последовательность этого фундаментального расхождения во мнениях достигает апогея, в конечном счете, после поражения французов в 1940 году в активной агитации Морраса в пользу правительства Виши на юге, в то время как Дриё предпочитает Париж и, таким образом, немецкую оккупационную зону на севере Франции, так как ему чужда роялистско-националистическая фиксация Морраса на прошлом.
Результат интенсивного изучения Дриё позиций Шарля Морраса неоднороден. В 1939 году в фашистской еженедельной газете «Je suis partout» он, во всяком случае, подчеркивает, что на его теоретическое политическое образование в молодежи существенно повлиял также и Моррас:
«Avant 1914, j'étais farouchement antidémocrate: l'influence de Maurras se fait sentir à chaque page et dans maint petit feuillet intercalé. Après la guerre, j'essayai de réagir contre mes premiers jugements, en partie sans doute parce qu'ils me paraissaient trop scolairement inspirés par les lectures de l'Action française. Vain effort, puisque aujourd'hui, ce sont les premières gloses qui reprennent toute mon attention émue». («До 1914 года я был рьяным антидемократом: влияние Морраса было видно на каждой странице и даже на маленьком, засунутом между страниц листке. После войны я попытался реагировать против моих первых оценок; конечно, частично и потому, что они казались мне вдохновленными чтением Action française. Ненужные усилия, так как сегодня есть первые интерпретации, которые снова поддерживают мое взволнованное внимание».)
Следовательно, Дриё ла Рошель перенимает от него, прежде всего антидемократическую позицию и убеждение, что успешно управлять судьбой страны может только элита. Но если для аристократа Морраса во главе этой элиты стоит король, то аристократу Дриё это представление кажется устаревшим, и с 1934 года он все больше испытывает симпатию к фашистскому культу вождя. Также Дриё ла Рошель критикует отсутствие у мэтра критики общества – Моррас уклоняется от нее, так как, по его мнению, фундаментальная ревизия последствий 1789 года уже сама по себе восстановила бы желанный иерархический порядок. Но для Дриё современное массовое общество – уже необратимый факт; его различные формы проявления и его фатальные воздействия на сохраненные по традиции общественные отношения станут лейтмотивом романов Дриё.
Критика общества у Дриё ла Рошеля в наиболее существенной степени проявляется в трех его романах: в «Мужчине, увешанном женщинами», в «Мечтательной буржуазии» и в «Жиле». Особую роль играют «Болотные огни». Потому что если названные три романа представляют собой в значительной мере литературную интерпретацию автором положения в семье его родителей и, таким образом, также и его собственной ситуации, где Дриё, прежде всего, с помощью своего главного героя подвергает фундаментальной критике буржуазное общество, то роман «Болотные огни» описывает последние недели жизни и самоубийство поэта-сюрреалиста Жака Риго, выведенного в романе под именем тридцатилетнего Алена Леруа, который как наркоман погибает в психиатрической клинике. Но уже в последнем абзаце романа, этого «действительно редкого эстетического достижения» (Фредерик Гровер), звучит некоторое презрение к легкости безделья и ограничению смысла жизни рамками лишь материального успеха, когда отравленный и ожесточенный пустотой и бессмысленностью жизни в большом городе Ален готовится к самоубийству:
«Хорошо упершись, затылок на подушке, ноги твердо прижаты к спинке кровати. Грудь изогнута вперед, голый. Известно, где находится сердце.
Револьвер, он твердый, он из стали. Это предмет. Наконец-то, наткнуться на какой-то предмет».
Одна из найденных после смерти Дриё рукописей содержит слова прощания к Риго – поэтому в новом издании и в немецком переводе они были добавлены к первоначальному тексту «Болотных огней» в качестве эпилога. Дриё направляет эти слова непосредственно к прежнему другу и редактору журнала «Littérature»: