«Атакуй Даладье или защищай его, но с совершенно конкретными мероприятиями. Захватывай по очереди одну правую газету, а потом одну из левых. Прикажи избить того или другого в его доме. Но, прежде всего, откажись от рутины старых партий, призывов, собраний, газетных статей и речей. И ты сразу создашь могущественное объединяющее движение. Барьеры между правыми и левыми будут разрушены навсегда, и потоки жизни разольются во всех направлениях. Разве ты не чувствуешь, как наполняется, прибывает поток? Он уже здесь, перед нами, его можно направить в желаемом направлении, но им нужно сразу же управлять, любой ценой».
Клеранса мало воодушевляют путаные идеи Жиля, и, тем не менее, не он противопоставляет Жилю некий факт, но другой, кто с твердой уверенностью заявляет Жилю: – Вы фашист, господин Гамбье, на что тот с почти своенравным упрямством отвечает: – Еще бы!
Развитие Жиля Гамбье закончено, по меньшей мере, в политическом отношении. Если характер, а также внутренние конфликты Гамбье сначала описываются на нескольких сотнях страницах, то теперь они идеологически цементируются и инструментализируются.
Последняя беседа Жиля с Клерансом 7 февраля тоже заканчивается ничем, как и усилия по образованию общего фронта из коммунистов и фашистов остаются чистой утопией. Для Жиля это конец. Символически это обозначено смертью Полины на следующий день: «Франция умерла в то же время, когда умерла Полина», констатирует рассказчик. И Жиль с огорчением отмечает, что националистические демонстранты 6 февраля были в той же мере обмануты своими косными, негибкими в духовном плане руководителями, что и молодые коммунисты и социалисты своими вождями во время последующих левых революционных демонстрациях 9 и 12 февраля.
Рассказчик перескакивает через последующие три года в жизни Жиля. Только в разгар Гражданской войны в Испании, в которой французский фашист Жиль Гамбье участвует под именем бельгийского фашистского добровольца Пауля Вальтера, роман находит свое продолжение как четвертая часть, эпилог.
Жиль, к тому времени разведчик на стороне испанских фалангистов, сначала переживает приключение, которое приводит его из Барселоны на остров Ибица. Там он сталкивается с ирландцем Оливером О'Коннором и поляком Станиславом Забуловским, оба они добровольцы в рядах Франко, как и он сам. Три фашиста ведут жаркие дебаты о фашизме и о его отношении к католицизму, о концепциях Европы и о возможности преодоления мелкобуржуазного национализма. Буржуазное общество вместе с его декадансом и нивелированием теперь больше не интересует Жиля, он чувствует себя участником героического крестового похода против мезальянса из демократов, анархистов-синдикалистов и коммунистов. Он – часть прямого действия, и так книга заканчивается тем, как Жиль берет в крепости оружие и идет к амбразуре, после чего следует трезвое, заключительное замечание рассказчика: «Он целился хорошо».
На переднем плане этого «самого значительного произведения фашистской литературы», которое заканчивается вымышленным фашистским упоением, нет никакой французской националистической пропаганды в духе Шарля Морраса, но зато есть тезис о том, что буржуазное общество безвозвратно пало жертвой декаданса и посему обречено на неизбежную смерть.
(Вымышленным, фиктивным это фашистское упоение можно назвать потому, что сам Дриё так и не предпринял последнего, логического шага в своем идеологическом формировании. Он, правда, был военным корреспондентом от PPF в Испании, но в боях личного участия не принимал. Потому если первые три части «Жиля» вполне можно назвать основанными на автобиографии автора, то заключительная часть романа остается чистым вымыслом. – прим. автора.)
Только фундаментальное моральное и политическое обновление могло бы спасти чахнущую Францию. Следовательно, нужно согласиться с биографом Дриё и знатоком его творчества Фредериком Гровером, когда он утверждает, что роман «Жиль» представляет собой «обвинение против буржуазного общества и одновременно осуждение современного мира» с точки зрения Пьера Дриё ла Рошеля.