Под влиянием отрицательного примера его отца Дриё начинает критически изучать политику и философию, в частности, через триаду Ницше, Сореля и Морраса. Под влиянием Ницше он испытывает неприятие «juste-milleau», посредственной умеренности, и отвергает «слабое», что воплощается для Дриё в Третьей республике и в ее буржуазном обществе. Ибо это общество не предлагает молодежи никаких перспектив кроме потребления и порочности. Направление главного удара у Сореля, позаимствованное Дриё, было подобным этому: нужно ликвидировать аморальное общество буржуазии и капитализма, чтобы, в крайнем случае, насильственным путем, создать пространство для морального обновления. Это обновление стремится осуществить также и Моррас, хотя он, в отличие от фашиста Дриё, понимает антидемократическое восстание как антимодернистскую контрреволюцию по отношению к результатам 1789 года. Дриё, который воспринимает массовое общество модерна как факт, уже не подлежащий пересмотру, стремится к овладению им и заимствует у Морраса, прежде всего, антидемократическое и элитарное направление его идеологии. С Моррасом Дриё совпадает также в отождествлении человека модерна с евреем (евреем «вообще»), что пропагандируется им, например, в «Жиле». Еврей в антисемитской трактовке представляется безродным космополитом, антисоциальное стремление к прибыли и жизнь без добродетели которого переносится и на коренных французов. Дриё ла Рошель пользуется здесь иррациональной и упрощенной критикой капитализма и общества, так как он объясняет такую сложную структуру как товаропроизводительный капитализм и его буржуазное общество образом врага – «еврея».
Неприятие буржуазного общества занимает, следовательно, центральную роль в развитии мировоззрения Дриё. Это неприятие – исходный пункт для отвержения демократии, либерального капитализма и Третьей республики как таковой. Так как антисемитизм (хотя и не полностью биологистический (расовый), так как еврей, по взглядам Дриё – в отличие от национал-социалистической точки зрения – может ассимилироваться) также является составной часть системы мира Дриё, его обращение к фашизму кажется последовательным.
В основе отвращения со стороны буржуа Дриё ла Рошеля к буржуазному обществу лежит отчужденность Дриё от его собственной среды. Когда он борется с декадансом общества, он борется и с частью самого себя. В часто сатирически или цинично написанных романах Дриё доводит декаданс буржуазии до апогея, хорошо зная, что его собственный образ жизни обнаруживает определенные сходства с образом его заклятого врага. Дриё отвергает буржуазное общество также потому, что оно, по его мнению, слишком неэнергично и слабо, чтобы противопоставить хоть что-то адекватное опасности напирающего коммунизма. Фашизм, как считает Дриё с 1934 года, это соответствующий времени динамичный ответ, синтез социального и национального.
Впрочем, это обращение к фашизму не может скрыть того, что другой главный момент идеологии Дриё, «видение Европа», это освобождение от связей с определенной нацией, едва ли совпадает с национально-шовинистическими лозунгами «старых» правых радикалов, к примеру, Action Française и Croix de Feu. Доктрина PPF стоит ближе всего к идеологии Дриё, включая фиксацию на Европу, причем концепция Европы Дриё остается интеллектуальной программой с утопическим моментом, которая не нашла полного одобрения даже среди правых коллаборационистов и могла бы осуществиться только в том случае, если бы Вторая мировая война в Европе переросла бы в «войну объединения» (Гизельхер Вирзинг).
Открытыми для будущих исследований остаются другие вопросы в «деле Дриё ла Рошеля» (Бернар-Анри Леви): Является ли Морис Баррес в понимании декаданса и адаптации Сореля непосредственным предшественником Дриё, как полагает Штернхелль? И, разумеется, в не столь научном ключе: Как можно объяснить, что антисемит и антикоммунист Дриё ла Рошель в своем самом близком окружении общался преимущественно с евреями, например, с Колетт Жерамек или Эммануэлем Берлем, и с коммунистами, такими как Андре Мальро или Жан Бернье? Другая проблема, которая все еще ждет своего исследователя, – это реальное, продолжающееся до сегодняшнего дня влияние Дриё на послевоенных французских радикальных правых.
Наконец, нужно еще возразить Эрнсту Юнгеру, который исходит из того, что самоубийство Дриё было «реакцией короткого замыкания» (т.е. действием в состоянии аффекта – прим. перев.). Скорее следует согласиться с Петером Бюргером, подчеркивающим, что фашистской воодушевленной убежденности Дриё с самого начала было свойственно что-то самоубийственное. Последовательность, с которой Дриё практиковал коллаборационизм, целеустремленно вела его к такому финалу. Здесь в последний раз раскрывается абсолютное и тотальное мышление Дриё ла Рошеля, когда он в своем «Заключительном слове» обращается к своим политическим противникам: «Оставайтесь верными идеалу движения Сопротивления, как я остаюсь верным идеалу коллаборационизма. Не обманывайте больше, чем делаю это я. [...] Никаких полумер».