«Мы не боремся ни за диктатуру пролетариата, ни за правых. Мы не боремся за патриотических капиталистов, которые не заботятся о нас. Мы не боремся за коммунистов, которые живут как паписты – с секретными приказами, поступающими сюда издалека... Мы не боремся за то или за это. Мы деремся против всех: это смысл фашизма!»
Группа вокруг де Жувенеля, журнал которой примечательным образом называется «La lutte des jeunes» («Борьба молодежи»), вскоре распадается. Но Дриё убежден: Фашизм – это единственно возможная форма общеевропейского социализма. Тоталитарная государственная партия, с помощью управления экономикой и социальной политики покончившая с классовой борьбой, скорее создаст новую форму сосуществования, чем изможденный рабочий класс. Дриё предвидит, что промышленная всемирная цивилизация, появление которой подтолкнет его фашистский социализм, могла бы стать царством скуки и бюрократии: инстинкты борьбы могли бы исчезнуть окончательно. Но вначале он очарован. Не только планом, но и варварством, «человеческим типом переломного времени», «hitlérien» («гитлеровцем»). В сентябре 1935 года он посещает Имперский съезд национал-социалистической партии:
«Увиденное мною превосходит все, что я ожидал. Это было одурманивающим и ужасным. Будущее не принесет спокойствия. Невозможно, чтобы Франция продолжала бездеятельно влачить свое существование. Прохождение торжественным маршем одетых во все черное элитных войск было высокомерно великолепным. Я не видел ничего сравнимого по артистической эмоциональности со времени русских балетов. Этот народ опьянен музыкой и танцем».
Должна ли Германия возглавить фашистскую Европу? Также и из-за этой опасности Франция должна стать сильным фашистским государством. Дриё надеется на Жака Дорио, мэра Сен-Дени, который со своей основанной в 1936 году Parti Populaire Français (PPF, Французской народной партией) добивается первых больших успехов и собирает вокруг себя недовольных и правых и левых, так же как ряд видных интеллектуалов и деятелей искусства: лауреата Нобелевской премии по медицине Алексиса Карреля, де Жувенеля, Альфреда Фабр-Люса, Марселя Жуандо, Робера Бразильяка, Люсьена Ребате, Луи-Фердинанда Селина, историка Пьера Гаксота. Радикальная социально-политическая программа этого движения, его приверженность к активным действиям и шанс с помощью его энергии отвести энергию Гитлера от Франции и направить ее против Советского Союза, делают Дриё его пропагандистом. Фашизм как освобождение к «новому человеку»: Дриё требует «реформы нравов», обновления француза, который, под влиянием рационализма и реформаторского социализма, стал жадным до наслаждений, физически слабым, односторонне интеллектуальным, потерявшим свое единство тела и души и свою первоначальную актуальность. С дифирамбическим размахом, заставляющим предположить отчаяние Дриё, он приветствует учредительное собрание PPF в Сен-Дени в июне 1936 года.
Но уже в 1938 году Дриё с разочарованием покидает распадающееся движение, в 1939 году он спешит в армию, но его не берут из-за состояния здоровья. Проигранная уже в июне 1940 года кампания делает Дриё страстным коллаборационистом. Ставшая анахронизмом, ненавистная Дриё буржуазная культура Франции сокрушена. Франция упустила революцию двадцатого столетия. И разве немецкие армии не сносили повсюду границы?
Уже осенью 1940 года Дриё пытается побудить немецкого посла Отто Абеца к созданию единой фашистской партии: напрасная надежда, которую Дриё питал до середины 1942 года. До тех пор он воспевает, в журнале «Nouvelle Revue Française», силу национал-социализма и высмеивает слабость Франции, ее стратегическую глупость, ее отсталую технику и ее буржуазию, которая настолько глупа, что страстно жаждет победы Сталина. У Франции есть только один лишь шанс: последовать за немцами по пути стимулирования жизненных сил и модернизации.
Дриё стал жертвой своего мышления в историко-философских конструкциях и своего культурно-критического резонерства. Его интересует только разрядка физически-военной силы и политической дерзости. Национал-социализм – это волна, которая разрушает дамбы обывательского, жадного до наслаждений, феминизированного мира, мира, жертвой которого сам Дриё стал с одержимо болезненной страстью. Что значит смерть миллионов, если среди фронтовиков войск СС, в которых служат все больше европейцев, возникнет новый человек – новый человек, который также заложит фундамент для все еще далекого европейского гуманизма, для мечты по ту сторону мечты?
Снова и снова Дриё настаивает на основании автономной фашистской партии социально-революционного духа, в которую можно будет включить даже коммунистов. Когда партия Дорио ставит себе эту задачу в ноябре 1942 года, Дриё, который снова примыкает к ней, знает, что это уже слишком запоздало. Полномочия Дорио невелики. После поражения Эрвина Роммеля от англичан при Эль-Аламейне исход войны для Дриё решен. Вину за это, по его мнению, несет национал-социализм, который не осознал своей миссии. Национал-социалисты вошли в союз со старыми элитами. Они проводили стерильную оккупационную политику, они забыли, что «фашизм» это только другое слово для «социализма двадцатого века». Их единственная заслуга, состоит, вероятно, в том, чтобы проложить путь коммунизму, на котором тот окончательно прикончит буржуазию. Необходимая немецкая политика должна была бы выражаться в «предотвращении любой позиции, которая хотя бы отдаленно напоминала бы политику военных завоеваний, дипломатических побед и спекуляций». Она должна была бы всюду уважать национальную автономию в политической и административной сферах.