Есть у шведов замечательное свойство: желание учиться до последнего вздоха. Учатся на курсах, в вечерних школах, в профсоюзных клубах. За символическую плату, но с одним условием - в группе должно быть не меньше четырех человек. Я видела объявление: «Производится дополнительная запись на курсы по художественному раскладыванию еды на тарелке». Однажды меня пригласили в поселковую библиотеку на занятие кружка по изучению русской литературы. За столом сидели три старушки и молодой китаец. Посреди стола термос с кофе и корзинка с домашним печеньем. Тепло, уютно. Учащиеся читают по ролям чеховского «Дядю Ваню». Учитель, из бывших наших, одобрительно кивает и подавляет зевки. «Хорошо! К следующему разу приготовьте доклады - образ Сони и образ доктора Астрова. Испеките побольше миндального печенья. Я его обожаю».
Швеция многому меня научила: не жаловаться на жизнь, думать о хорошем, не повышать голос. Побывав в гостях, позвонить на следующий день и поблагодарить хозяев. Здесь я узнала, что шведы на выходные забирают из специальных приютов детей-даунов, играют с ними, катают на машине, читают сказки. Однажды, не помню где, я видела, как по городскому парку шел молодой красивый парень, волосы до плеч, а на нем гроздьями висели дети, инвалиды от рождения. Девочка-даун обняла его за шею и положила голову ему на плечо. Был чудесный воскресный день. Я посмотрела вслед удаляющемуся видению. Если бы не белокурые волосы, я приняла бы молодого человека за Иисуса Христа, в которого здесь никто не верит.
Драмы
Рок-музыканты. «Ну и говно ты оказался на поверку, Андрюша!», «Не стыдно тебе, Андрей? Кто ты после этого?», «Ссучился!» и, разумеется, «Кукол дергают за нитки, и среди кукол - Макаревич», - форум на сайте группы «Машина времени» 3 марта самопроизвольно превратился в конкурс гадостей, адресованных лидеру этой группы Андрею Макаревичу. Поклонники (а они, конечно же, остаются поклонниками и ругаются с той же неповторимой интонацией, с которой раньше говорили восторженные речи) возмущены и разгневаны - вечером 2 марта «Машина времени» вместе с другими поп-группами (вместе с официозным ансамблем «Любэ»!) выступала у стен Кремля на концерте, посвященном окончанию президентских выборов, тем самым, по мнению поклонников, растоптав идеалы, которые до сих пор ассоциировались с музыкой Макаревича и его группы.
Одновременно с гражданской казнью Макаревича - то есть буквально, в тот же день, 3 марта - происходила, если так можно выразиться, гражданская коронация Юрия Шевчука, который тоже продемонстрировал свою политическую позицию - но она оказалась диаметрально противоположной. Шевчук вместе с Гарри Каспаровым, Эдуардом Лимоновым и лидером группы «Телевизор» Михаилом Борзыкиным (на Борзыкина внимания никто не обращает - он непрерывно митингует с 1985 года) принял участие в петербургском «марше несогласных». «Молодец, Шевчук! - пишут "несогласные" на своих форумах. - Мы думали, ты говно, а ты вон какой молодец оказался!»
Я нарочно ничего не говорю о том, кто кому продался и что из этого должно следовать. Шоу-бизнес - такая сфера, в которой все как раз и крутится вокруг того, что кто-то продает артистов, а кто-то их покупает. У того же Макаревича лет пять назад была очаровательная песня - «Меня заказали сегодня к обеду, машину подали, и я уже еду», - лирический герой этой песни очень переживал по поводу того, что ему пришлось играть и петь на корпоративной вечеринке перед жующей публикой, при этом о возможности просто не поехать на эту вечеринку герой (как, вероятно, и сам Макаревич) почему-то не задумывался. И, в общем, правильно делал, что не задумывался, потому что шоу-бизнес - это шоу-бизнес, а «идеалы Макаревича» (как, впрочем, и «идеалы Шевчука») существуют только в не очень здоровом сознании поклонников.
Драма же, по-моему, заключается в том, что вокруг нас - слишком много людей, для которых почему-то важно, на каком концерте выступал Макаревич и в каком марше участвовал Шевчук. Инфантилизм массового сознания - штука, может быть, и неизбежная, но вполне омерзительная.
Кадыров. По мотивам истории о принятии Рамзана Кадырова в Союз журналистов и о последующем его исключении из этой почтенной организации можно снимать кино. 5 марта министр печати Чечни Мусаил Саралиев торжественно вручил президенту республики членский билет СЖ (более того, сам день 5 марта в связи с этим был объявлен праздником - Днем чеченской печати), а на следующий день начальник информационно-аналитического управления президента Чечни Лема Гудаев заявил, что произошла ошибка, Кадыров не может быть членом Союза журналистов, и инцидент стоит считать исчерпанным.
Суток, проведенных президентом Чечни в журналистских рядах, хватило для полноценного скандала - о намерении выйти из организации, в которой состоит Кадыров, заявили такие разные авторы, как Александр Минкин и Дмитрий Муратов, Дмитрий Соколов-Митрич и Роман Могучий. Вероятно, вышедших из СЖ было бы еще больше, если бы секретариат Союза журналистов России уже 6 марта не отменил решение чеченской журналистской организации. Претензий со стороны самого Кадырова, вероятно, не будет - руководители федерального СЖ, исключая президента Чечни из своих рядов, были максимально корректны, не оспаривали заслуг Кадырова перед чеченскими журналистами и делали упор на формальных положениях устава СЖ, не позволяющего состоять в Союзе людям, которые не занимаются журналистикой на профессиональной основе.
Вообще, у Рамзана Кадырова - очень странная роль. Наверное, самый успешный и влиятельный (есть еще Абрамович, но того трудно считать «просто губернатором») из региональных руководителей, он остается самым нелюбимым за пределами своего региона российским политиком. Его ненавидят и боятся. Хорошим тоном считается называть его воцарение в Чечне победой боевиков и унижением России - как будто бы не сохранение Чечни в составе РФ было целью обеих чеченских войн, как будто не Кадыровы (вначале отец, потом - сын) стали первыми за много лет пророссийскими и одновременно реальными, то есть контролирующими всю республику, руководителями Чечни.
Чечня в составе России, Чечня во главе с промосковским президентом - об этом же многие мечтали и в девяносто четвертом, и в двухтысячном. Почему же сейчас никто не радуется?
Морарь. Главными героями последней предвыборной недели оказались не кандидаты в президенты, а двое журналистов, сотрудники журнала «Нью таймс» - Наталья Морарь и Илья Барабанов. О том, что случилось с Морарь в декабре прошлого года, мы уже писали - ее, гражданку Молдавии, не пустили в Россию после заграничного пресс-тура, она была вынуждена улететь в Кишинев, а редакция «Нью таймс» начала шумно добиваться объяснений от российских госструктур по поводу того, на каком основании журналистку не пускают в Россию.
Так эта история выглядела до последней недели февраля, а потом началась вторая серия - Морарь в Кишиневе вышла замуж за своего сослуживца Барабанова, молодожены улетели в Москву, но в аэропорту Наталье (и этого стоило ожидать) опять не разрешили пересечь российскую границу, Барабанов отказался покидать свою молодую жену (в какой-то момент им даже пришлось связаться друг с другом ремнем - чтобы пограничники не смогли их разлучить), журналисты просидели в домодедовском терминале три дня, а потом у Морарь начались проблемы со здоровьем, и ей пришлось улететь обратно.
Активность вокруг этой истории, проявленная редакцией «Нью таймс», ее идеологом Евгенией Альбац и сочувствующими гражданами (среди последних выделялся политик Немцов и некто Кабанов, бывший чекист, в последние годы специализирующийся на участии в странных медиакампаниях), выглядела настолько пошло и опереточно, что полностью перечеркивала все сочувствие, какое изначально могла вызвать история молодой женщины, прожившей всю сознательную жизнь в Москве и вдруг отправленной в ссылку только за то, что ей выпало работать в «сливном» издании. Слушать и читать камлания борцов за нашу и вашу свободу («Их берут измором! Они могут лишиться мобильной связи!») было то смешно, то тошно, и какой бы основательной ни была личная симпатия к пострадавшим, распространить ее на Альбац и прочих участников шоу было выше моих сил. И, наверное, рано или поздно мне бы пришлось сказать по поводу всей этой истории что-нибудь такое, на что и сама Морарь, и особенно ее муж, отличающийся большим по сравнению с ней радикализмом, смертельно бы на меня обиделись и начали бы мне нерукоподавать. Наверное, так бы все и случилось, но выручила, как уж не раз бывало, лояльная общественность - за те три дня, что Морарь и Барабанов просидели в Домодедове, о них было столько сказано и написано («оставаясь иностранной гражданкой, она занималась политической деятельностью, в том числе связанной с нарушениями общественного порядка», «чтобы неповадно было», «у российского государства нет обязанности привечать тех, кто намерен с ним бороться», «государство нельзя трогать руками»), что тема закрылась сама собой. Профессиональные охранители, комментируя историю Морарь, напридумывали унтер-пришибеевских лозунгов на годы вперед. Реакция этих «защитников государства», выглядящая омерзительнее и, что более важно, подлее камланий либералов, вариантов не оставляет - в этой истории нужно быть на стороне Морарь. Хотя бы для того, чтобы не быть на стороне «вот этих».