Под утро, если вообще можно говорить об утре в этих широтах, где в летние месяцы тянется нескончаемый полярный день,— под утро эскадра все-таки развернулась. С крейсера была передана коммодору конвоя светограмма, согласно которой транспорты должны были добираться до Мурманска без охраны, не вместе, а поодиночке, на свой страх и риск. Коммодор, забыв о британской сдержанности, ответил бранью, которую сигнальщик педантично передал на флагманский корабль. Настала вторая фаза жизни конвоя — фаза, которая должна была закончиться его смертью.
Беззащитные транспорты, чтобы отдалиться от района действий немецких подводных лодок, брали как можно выше, севернее, намереваясь обойти остров Медвежий — излюбленное место группировки фашистских пиратов,— забирались в высокие широты, где полярный день пламенел еще ярче, где он, казалось, был вечным, где солнце кружило по небу словно привязанное, не падая за горизонт и не уступая спасительной ночной темноте, которая укрыла бы британские корабли.
Моряки молили природу послать ночь, они проклинали этот вечный день, который не обещал им ни спасения, ни пощады. Брошенные на произвол судьбы своими военными кораблями, британские транспорты шли на верную смерть, но не отступали. Шли вперед, проклиная этот страшный полярный день, проклиная фашистов да еще своих братьев — военных моряков, которые ни в чем не были виноваты.
Все произошло так, как и должно было произойти. Сначала над районом, где рассыпались транспорты, закружил фашистский разведчик «кондор». Кружил спокойно, на недосягаемой высоте, с педантизмом палача вычисляя местонахождение каждого транспорта и сообщая данные своим базам.
Затем налетели другие «кондоры» — уже с бомбами, неуклюжие, но грозные. Они подожгли один танкер, и он долго полыхал страшным красным пламенем, не хотел тонуть, шел вперед, даже охваченный огнем, даже умирая.
Следующая волна нападения принесла «хейнкелей». Они сбросили торпеды. Три транспорта переломились пополам, один перевернулся, но и это было не все. Теперь пришла очередь торпедной атаки с подводных лодок, вызванных «кондором»,— они уже разворачивались вокруг транспортов, замыкая их в смертное кольцо.
А пока подводники готовились к атаке, налетели так называемые «штукасы», ревущие штурмовики «юнкерс-87»,— они падают почти на палубу корабля, сбрасывают тяжеленную бомбу и с ужасающим ревом проносятся дальше. «Штукасы» напали на «Меркурий», который до этого времени счастливо избегал вражеских атак. Шесть горбатых маленьких самолетов, двумя звеньями, по три машины в каждом, зашли с кормы, чтобы удачнее уложить бомбы вдоль корпуса судна, и понеслись на стройного красавца, сыпля на головы людей железные громы.
Однако люди не растерялись. Они палили по самолетам из чего только могли, били из зенитных пулеметов, из винтовок, из пистолетов. Тяжелое орудие, в расчете которого снова был Клифтон Честер, тоже ударило по фашистам один раз и другой; и, должно быть, это на его снаряд наткнулся в воздухе один из «штукасов». Снаряд начисто оторвал крыло самолета как раз в тот миг, когда штурмовик приближался к корме парохода. Со скрежетом, визгом, ревом промчавшись над палубой, сметая на своем пути все живое и мертвое, тяжелая машина врезалась в твердый настил на носу, как раз там, где были якорные гнезда.
Пилот знал, что гибнет. Спасти самолет или хоть собственную жизнь он уже не мог. И, наверно не желая гибнуть в одиночку, пилот решил последним усилием потопить корабль. Он успел отцепить тяжелую двухсотпятидесятикилограммовую бомбу, что висела под штурмовиком, как черная сытая свинья, но отцепил ее уже тогда, когда самолет коснулся палубы. Нос «Меркурия» содрогнулся от удара «штукаса», корабль даже осел немного вниз. Но, как только самолет, подскочив, как на трамплине, перелетел за борт, нос медленно стал подниматься — судно как раз преодолевало очередную волну,— и бомба, сброшенная фашистом, покатилась прямо к орудию Клифтона Честера.
Минул какой-то миг, осколок секунды. Где-то в металлическом чреве бомбы, наверно, работал механизм, который должен был вот-вот превратить две сотни килограммов взрывчатки в гром и пламя. Еще никто не успел ничего понять. Клифтон Честер машинально бросился к бомбе, упал на нее, забыв о смертельной опасности, и покатил страшную стальную сигару к борту. Пока она не взорвалась, надо было выбросить ее за борт. Иначе конец всему: и Клифтону, и его товарищам, и прекрасному «Меркурию». За борт, за борт!