Никто не успел прийти ему на помощь. Бомба докатилась до края палубы, приостановилась. Клифтон из последних сил подтолкнул ее, и она тяжело перевалилась за борт, увлекая за собою и Честера.
До воды бомба долетела раньше человека и утонула, так и не взорвавшись, а Клифтон остался на поверхности моря, поддерживаемый пробковым нагрудником. С «Меркурия» ему бросили индивидуальный плотик бальзового дерева — и это было все, что смогли для него сделать: на судно шла новая тройка «штукасов», и останавливаться, чтобы подобрать сержанта, значило, как говорят моряки, «пойти на грунт» всей командой, с Клифтоном в том числе.
«Меркурий» убегал от «штукасов», быстрый, прекрасный, закамуфлированный под цвет северных морей ломаными, косыми черно-белыми линиями на темно-голубом фоне. Бомбы рвались у него за кормой, и с каждым взрывом вода больно ударяла Честера. «Меркурий» уже, казалось, был вне опасности: «штукасы», сбросив свои бомбы, улетели на базу. Но вдруг на его пути появился новый враг, перед которым транспорт был безоружен.
Честер не видел врага. Узнал о его присутствии только тогда, когда возле левого борта «Меркурия» поднялось вверх несколько десятков тонн белой воды. Это была торпеда. Она угодила, казалось, в самую середину левого борта под ватерлинией, сделала огромную пробоину, и туда сразу же с неистовым грохотом ринулась вода. «Меркурий» чуть накренился на левый борт, но машины его работали так же четко, так же красиво резал волны гордый форштевень, так же уверенно поднималась над водой корма. Вторая торпеда ударила в судно с правого борта. Очевидно, здесь была не одна подводная лодка, караван окружала целая волчья стая. На этот раз пробоина в теле корабля оказалась огромной. Клифтон закрыл глаза, чтобы не видеть гибели своего «Меркурия». А когда открыл, увидел корабль, который так же гордо и уверенно мчался вперед. Машины работали полным ходом.
Но все же «Меркурий» тонул. Он умирал на бегу, хоть и мчался, рвался еще куда-то.
Через минуту он исчез. Море проглотило его бесследно, оно катило равнодушные волны над тем местом, где только что летел прекрасный, сказочный корабль. Море не оставило от «Меркурия» ничего. И Клифтон заплакал...
И будет так: этим же летом где-нибудь в Девоншире подъедет на велосипеде к маленькому домику паренек-письмоносец, постучит у калитки, крикнет: «Тетушка Перл, вам извещение из адмиралтейства!»
По всей Англии женщины в маленьких кирпичных домиках будут получать лаконичные извещения из адмиралтейства о том, что их сыновья погибли за короля и Британию. И не будут знать матери, где погибли их сыновья, на каких морях и кто повинен в их смерти.
А в «Лондон-газетте», наверно, сообщат о награждении капитана Нормана Роупера DSO[18]или даже Виктория Кросс[19], и Роупер будет гордо носить свой орден: ведь ни один человек на свете не узнает, что Роупер не герой, а преступник.
Единственный свидетель неотправленной телеграммы — сержант Клифтон Честер — уже никому не расскажет о том, что читал и слышал,— Роупер вовремя отправил его «на грунт» вместе с командой «Меркурия». Одна из тайн великой войны надежно упрятана в лучшем сейфе. Называется этот сейф — смерть.
Однако Клифтон Честер не умер. В тот суровый день, когда погибли его товарищи, когда тонули транспорты и танкеры, его подобрала немецкая подводная лодка — она плелась с поля неравного боя, ободранная и изувеченная. Еще раз Честер имел возможность убедиться в силе духа британских моряков, когда увидел исковерканные механизмы и измятую обшивку, которая лопнула в нескольких местах.
Но в тот день он был ко всему равнодушен. Равнодушен к тому, что его спасли фашисты, что пришлось стать к вспомогательной помпе и выкачивать воду, которая заполняла тесное нутро лодки. Он даже не подумал о том, что своим трудом, этим выкачиванием воды, в какой-то мере помогает спасению своих врагов. Он спасал не фашистов — спасал себя, чтобы выжить, уцелеть, вернуться домой в Англию и рассказать о поступке капитана Роупера, высказать все, что он не мог говорить на крейсере, находясь в железном плену военной дисциплины и субординации.
Он все вытерпел, все одолел. И страшную «Дорогу номер пятидесятый» в Северной Норвегии, где на каторжных работах умирали тысячи пленных, где зимой они пробивали многокилометровые автомобильные тоннели в снегу, жили в снегу, спали в нем, окутанные вечной чернотой полярной ночи, голодные, избитые, умирающие. И горечь неудачных побегов он испытал, когда рвался к границе нейтральной Швеции и все время натыкался на фашистские патрули. И мытарства в Дании, где он две недели сидел в какой-то дыре, боясь шевельнуться, надеясь дождаться какого-нибудь друга, а дождался опять-таки фашистов. И пересыльные лагеря, и лагеря каторжные, и штрафные команды...