Трудно определить, является ли так называемый ориентализм частью более широкого понятия — экзотизма, своеобразным его ответвлением, или же речь идет о двух явлениях, которые развивались параллельно. Как мы уже видели, средневековая Европа интересовалась мусульманским миром. Первое проявление этого интереса — «Легенда о Мухаммеде»; следующий этап — переводы Корана и фантастические сочинения о мире «неверных», изображаемых как «язычники» и связываемых с чудесами и волшебством таинственной Азии; и, наконец, начиная с позднего средневековья, появляются дневники купцов, дипломатов и паломников, зачастую полные точных и реалистичных подробностей. Рабы и товары, получаемые из восточных стран, тоже стимулировали интерес к Востоку, с течением времени все больше отмеченный осведомленностью и явной симпатией. Страны ислама неустранимо присутствовали в глубине сознания европейцев, подпитывая их воображение. Рабы и слуги из Азии и Северной Африки, попадавшие в средиземноморские города в XIII–XVI веках, татары, жившие в России и Польше, индийцы и обитатели Зондских островов, привезенные в Англию и Голландию, — все они рассказывали младенцам и детям постарше разные истории, рисовали им жизнь заморских стран. Фантазии европейцев были полны ковров-самолетов и ламп Аладдина (пусть даже выступавших под другими именами) задолго до того, как Галлан приспособил «Тысячу и одну ночь» для ушей, больше привыкших к «Сказкам» Перро, и до того как Ирвинг и Доре перевели дворцы, сады и фонтаны Гранады в слова и изображения, которые способно было воспринять западное сознание.
В средние века для европейцев ислам олицетворяли «арабы», «мавры» — иными словами, обитатели Африки; в XIII–XVI веках они (а также татары) все чаще и чаще выводятся в произведениях искусства, особенно в таких сценах, как путешествие волхвов в Вифлеем: это излюбленный сюжет живописцев «осени» средневековья, тяготевших к экзотизму. В пятнадцатом веке такие сцены часто включают турок в огромных тюрбанах и свободных одеяниях, страшных янычар в белых головных уборах. Это особенно свойственно живописцам северо-восточной Италии, например, Мантенье и Карпаччо. Много важных примеров такого рода можно обнаружить в позднеготической живописи и миниатюрах Франции, Испании, Германии и северной Италии.
Все чаще к европейским дворам прибывали «восточные» послы (настоящие или мнимые), вскоре став персонажами площадных представлений. Такие зрелища устраивались, например, в 1439 году, во время Флорентийского собора, а затем при понтификате Пия II; они стали популярны и способствовали развитию вкуса к экзотике в итальянском обществе того времени, которому, также как испанскому (хотя и по другим причинам), уже было свойственно неплохое знакомство с азиатским и североафриканским миром. Эти восточные гости зачастую были самозванцами, которым удавалось вытянуть небольшие денежные суммы у Папы или местного правителя, добиться пышного приема и выпросить себе подарки, после чего они исчезали со своей добычей. Тяга к таким зрелищам отражена в десятках драматических и живописных произведений эпохи Возрождения.
На этих ранних картинах мусульманские костюмы и постройки изображались неточно, и так же неточно выглядят исламские обычаи и образ мыслей в записях купцов, паломников, проповедников и риторов — несмотря на то, что, как мы видели, из уст в уста передавалось множество сведений о Востоке. Понятно, что самая точная (хоть и не всегда самая доступная) информация шла из христианских стран, больше всего открытых для контактов с «неверными»; в средние века это были Испания, Сицилия, прибрежные города Италии, а с XV по XVII век — Венеция, через которую узнавали о турках (к этому времени арабский мир уже пришел в упадок, а Персия казалась еще очень далекой).
Венеция имела особенно оживленные и тесные связи вначале с египетскими и сирийскими арабами, затем долгое время с турками и персами. Для венецианской аристократической молодежи участие в левантийских делах было возможностью набраться знаний в области экономики и финансов, отчасти политики, являясь одновременно и языковой школой.
Хотя купцы с Запада могли свободно путешествовать по дар ал-исламу, мусульманских купцов не пускали на территорию «неверных» — в дар ал-харб — до XVI века, но даже тогда передвижение их было сопряжено с ограничениями, и, как следствие, такие поездки приносили мало выгоды. В одном латинском стихотворении XI века, посвященном Матильде, маркграфине Каносской, монах Донизон сообщает о том, что в пизанском порту можно видеть темнокожих африканцев. Нам, однако, неизвестно, описывает ли это известие (помещенное в качестве встречного обвинения, для доказательства того, что пизанцы — плохие христиане) единичный факт или обычную для тех лет ситуацию. В любом случае, мусульманские посольства в Европу — среди которых известность получили посольства из Багдада и Испании во времена Карла Великого — были редки: скорее исключение, чем правило. И только в начале XVI века было окончательно признано, что Османская империя является наследницей Византии и что турок, безусловно, следует считать торговыми и дипломатическими партнерами. Теперь персидские и турецкие послы чаще принимались при европейских дворах, возбуждая огромное любопытство в определенных кругах общества.