При таких обстоятельствах началось завоевание французами Алжира. Это была последняя попытка короля Карла X вернуть себе популярность и остановить нарастающую антипатию к своей персоне, которая и привела в конце концов к его свержению. Его родственник и преемник, «июльский король» Луи Филипп продолжил колониальную экспансию, ссылаясь на историческое наследие (крестовые походы) и на необходимость содействовать распространению цивилизации. При этом либеральном и конституционном монархе пять залов в Версальском дворце были украшены фресками на тему крестовых походов. Наполеон III исповедовал те же взгляды, поощряя деятельность научного «Общества Латинского Востока», которое опубликовало «Собрание хроник крестовых походов».
Религиозная проповедь (звучавшая, надо признать, приглушенно), рост колониальных аппетитов, представления об особой «миссии» Европы, призванной принести неевропейским странам политическую свободу и содействовать их правовому, общественному и техническому прогрессу, — все эти соображения (в разных пропорциях) использовались для обоснования военных походов в Азию и Африку. Иногда в ходе этих экспедиций воскрешались идеалы крестовых походов — но, как правило, лишь в пропагандистских целях. Эта тема, с различными вариациями, звучала во время французской экспедиции в Тунис (1881–1883); кампании британского генерала Гордона против Махди (Мухаммада Ахмада), вождя суданских повстанцев (1884–1885); итало-турецкой войны (19 111 912); войны испанцев с риффскими племенами в Марокко (1921–1926), в которой отличился молодой галисийский солдат Франсиско Франко (позднее он станет вождем совсем другого крестового похода); и наконец, двух войн Италии против христианской Эфиопии, которую в XV–XVI веках генуэзцы и португальцы считали потенциальным союзником против мусульман.
Экзотические павильоны
«Ты смотришь с улыбкой на землю, которую грабишь». С этими словами Габриэле Д'Аннунцио обратился к Италии в 1911 году, во время итало-турецкой войны. На протяжении многих столетий, но особенно часто — с конца XVIII до начала XX веков, европейцы, от Вольтера до Киплинга, смотрели с улыбкой на земли, которые они грабили. И они влюблялись, как, вероятно, похитители и тюремщики порой искренне влюбляются в своих жертв, которые платят им тем же, — или считают, что платят. В то время как лорд Байрон отправился на помощь грекам, страдавшим от турецкого гнета, и умер от малярии в Миссолунги в 1824 году, его соотечественники и представители других европейских народов пополняли музеи и частные собрания различными предметами и археологическими находками с Востока, а свои банковские счета — доходами от грабежа.
Любовь, вполне возможно, смешивалась здесь с модой на все восточное, но она была искренней. В 1826–1829 годах Вашингтон Ирвинг, находясь на дипломатической службе, не раз посещал Гранаду — в то время пыльный провинциальный городок. Одновременно с этим, в 1826 году, вышли «Приключения последнего из Абенсерахов» Шатобриана. Ирвинг и Шатобриан своими произведениями вызвали во всей Европе увлечение великолепными руинами Испании. Жерар де Нерваль в 1842–1843 годах странствовал по мусульманским странам; его «Путешествие на Восток», длинное и восторженное, сильно повлияло на Теофиля Готье, Гюстава Флобера, Виктора Гюго, Пьера Лоти, а также художников-ориенталистов.
В Европе девятнадцатого века множились дворцы и павильоны в различных стилях — «турецком», «мавританском», «в стиле Моголов»; она была покрыта неоготическими церквями, вокзалами и даже фабриками. Псевдо-Восток и псевдосредневековье были убежищем от современности, параллельной реальностью, объектом восхищения и вожделения, чем-то отталкивающим, но одновременно — и в гораздо большей мере — притягательным.