Для Германии превосходство над противниками подкреплялось технологическим рывком и идеей единства немецкого народа, который может развиваться, только обеспечив страну стабильным импортом сырья из колоний. Если немецкая философия признана всем миром, а промышленность и тем более военный флот уже конкурируют с английской «кузницей мира» и «владычицей морей», кайзеровскому руководству казалось, что настало время для рывка к мировому господству.
Реалистичнее и изощреннее рассматривала обстановку Великобритания, которая стремилась избежать участи морской блокады и, продолжая политику «блестящей изоляции», исподволь влиять на европейские дела, не допуская усиления какой-либо державы.
Сложнее и противоречивее было обретение смысла и реализация своих национальных интересов Россией, где, как показано ниже, существовало не менее трех основных направлений внешнеполитической мысли.
В отличие от мирного времени, допускающего стратегии «победитель — победитель», окончание войны оперирует только двумя альтернативами: «победитель — проигравший» и «проигравший — проигравший». В Первой мировой войне победу одержала Антанта, Германия и ее союзники проиграли, а России судьба уготовила особую роль — «проигравший победитель». В то же время для всех европейских держав победа далась неимоверным напряжением сил, крахом не только физическим, но и нравственным. Длительная позиционная война с отдельными кровавыми прорывами, которые также не несли облегчения, новые виды оружия, крах империй и демобилизация общественных настроений на длительное время обесценили прежние этические идеалы и ценности, создали хаос на несколько лет вперед и заложили мину, которая детонирует через два десятилетия. Но этот «человеческий фактор» не идет в учет, когда «реаль-политик» подводит свой холодный баланс. В категориях интересов влияния, мощи и потенциалов людские жертвы и разрушения выглядят холодно, арифметично. Кто-то, воспользовавшись крахом соперника, увеличил свой потенциал. Другие, сменив политические режимы и даже способ государственного устройства, обрели опыт жестких, прагматичных оценок и опоры на свои силы. Третьи же, де-юре сохранив государственный суверенитет, де-факто стали сильно зависимыми в экономическом плане.
Германии потребовалось всего лишь 15 лет, чтобы при попустительстве Лиги Наций начать экономический демонтаж своего международного статуса. А затем, основываясь на лживых и преступных иллюзиях, привлечь для этой цели свои восстановленные вооруженные силы, СС и даже подростков из гитлерюгенда.
Россия, изойдя реками крови в ходе Первой мировой и Гражданской войн, спустя 20 лет после своего исключения из числа победителей обрела такую силу, которую после краха династии Романовых мало кто мог себе представить. Вместе с тем были заново выстраданны концепции, воспроизводящие неизменные интересы и целеполагания, вектора приложения энергии и развития нашей страны.
Надо признать — и об этом будет сказано ниже, — что не всегда геополитические интересы России в должной мере осознавались и реализовывались отечественными дипломатами. Если российские мыслители конца XIX в. сосредотачивали свое внимание на Средней Азии, то для окружения Николая II главенствующей идеей было сохранение влияния на Балканы, а министр иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюков видел Россию на Проливах, хотя и не учитывал мощного, исторически и геополитически обусловленного здесь противодействия Великобритании. И здесь англо-французским дипломатам удалось переиграть молодых российских дипломатов. Уже 13 марта 1914 г. английский посол Дж. Бьюкенен подтвердил, что «британское правительство соглашается на исполнение вековых притязаний России на Константинополь и Проливы на условиях, которые ему нетрудно будет принять»[1], а 8 марта 1915 г. французский посланник М. Палеолог, получив соответствующую телеграмму от Делькассе, заявил С.Д. Сазонову, что тот «может рассчитывать на искреннее желание французского правительства, чтобы константинопольский вопрос и вопрос о Проливах были решены сообразно с желанием России»[2]. Однако британские дипломаты и их французские коллеги были настроены против «чрезмерно пророссийской» позиции Э. Грея. Так, английский посол в Париже Ф. Берти писал в дневнике: «…в случае ухода турок из Константинополя создается положение, совершенно отличное от того, при котором давались все эти обещания; что в правах и привилегиях, предоставляемых России, нельзя отказать Румынии, имеющей границу по Черному морю, или Болгарии. Правильное решение заключалось бы в следующем: Константинополь превращается в вольный город, все форты на Дарданеллах и Босфоре разрушаются, к Дарданеллам и Босфору применяется под европейской гарантией режим Суэцкого канала…» — и далее: «Здесь <в Париже> все больше возрастает подозрительность касательно намерений России в отношении Константинополя. Считают целесообразным, чтобы Англия и Франция (в этом вопросе Англия ставится вне Франции) заняли Константинополь раньше России, дабы московит не имел возможности совершенно самостоятельно решить вопрос о будущем этого города и проливов — Дарданелл и Босфора»[3]. И эти слова подтверждают современные исследователи: «Франция стала противником заключения соглашения по признанию за Россией прав на Константинополь и Проливы…»[4].
2
3
Цит. по:
4