Война оказала большое влияние на политическое развитие страны. Самое главное, возникла угроза национальному единству Швейцарии. Территориально символическую границу, обозначавшую культурные противоречия между немецкоязычной и франкоговорящей частями Германии, называли «картофельным рвом»[119]. Он проходил по реке Зане. Конфликты между могущественными соседями всегда становились для Швейцарии «пробой на разрыв». Вот и теперь немецкоязычные швейцарцы, составлявшие примерно 70 % населения, в основном симпатизировали Германии, а франкофоны — Франции. Последние открыто солидаризировались с Бельгией, нейтралитет которой был растоптан немцами. Французский писатель-пацифист Ромен Роллан, проведший в Швейцарии военные годы, к своему ужасу обнаружил, что мирные франко-швейцарцы за годы войны проявили себя еще большими французскими националистами, чем сами французы (875). Со своей стороны, немецкие швейцарцы обвиняли «романдийцев» в преднамеренном распространении выдумок, порожденных французской военной пропагандой. Особенно усердствовало «Немецко-швейцарское языковое объединение», являвшееся одной из ведущих германофильских организаций в Швейцарии. Его руководитель пастор Эдуард Блохер с 1915 г. стал и председателем организации «Голоса во время шторма» («Stimmen im Sturm»), занимавшейся откровенной прогерманской пропагандой. Другим борцом за «германство» стал Эмиль Гарро. Во время войны он писал Блохеру: «О, если бы только мы смогли освободиться от „романдийцев“ и стать пусть даже подданными Империи („Reichsdeutsch“)». Немного позже он добавил: «Выбросить их („романдийцев“) вон мы не можем, ведь уходя, они забрали бы с собой страну, хотя я искренне не понимаю, почему Швейцария обязательно должна исчезнуть в случае отделения от нее франкоязычной части» (цит. по: 876).
Особенно сложной была ситуация в прессе. Между германофилами и франкофонами началась настоящая газетная война. Противоборствующие стороны получали информацию из разных информационных агентств, и часто она была взаимоисключающей. Так, наименование французского агентства новостей «Гавас» стало в немецких кантонах Швейцарии символом лжи и пропаганды. На стороне франкофонов выделялся публицист из Женевы Вильям Фогт. Он выпустил отдельный памфлет, в котором обвинил всех без разбора немецких швейцарцев в «преклонении перед Пруссией». С другой стороны, германские агентства были не лучше — судя по их сообщениям, армии рейха одерживали победу за победой, — и так до окончательного поражения (877). После же реальных успехов армий Четверного союза на фронтах славословие в его адрес со стороны в общем-то спокойных и сдержанных швейцарцев вообще не знало границ. Так, например, в конце 1915 г. авторитетная «Нойе Цюрхер цайтунг» писала: «великое дело свершилось — от Остенде до Багдада широкой полосой пролегает огромная империя, которая в будущем, может быть весьма недалеком, еще прочнее сплотится в единую Четверную империю: Германию, Австро-Венгрию, Великую Болгарию и Оттоманскую Порту. В экономическом смысле этот новый союз государств захватит в свои руки гегемонию над Старым Светом» (878).
Впрочем, иногда раздавались трезвые, хотя и нетипичные для тогдашней Швейцарии голоса, которые с трудом пробивались к читающей публике. Так, после нападения Германии на Бельгию в «Нойе Цюрхер цайтунг» появилась статья видного публициста Эдуарда Фуэтера, выражавшая сочувствие Бельгии и Антанте в целом. Членом наблюдательного совета этого издания являлся профессор государственного, канонического и международного права университета в Цюрихе Макс Хубер, впоследствии ставший выдающимся дипломатом и председателем Международного Комитета Красного Креста. В ответ он резко раскритиковал Фуэтера в том смысле, что в такой сложной ситуации необходимо выдерживать подчеркнуто нейтральную позицию. Симпатизируя в целом Германии, Хубер все-таки осознавал, что «Нойе Цюрхер цайтунг» являлась тогда, пожалуй, единственной газетой, соединявшей немецкую и французскую части Швейцарии, и рисковать этим хрупким «мостиком» было бы просто преступно (879). Также и немецко-швейцарский писатель Конрад Фальке выпустил брошюру, в которой пытался убедить сограждан в необходимости «преодоления картофельного рва» («Überbrückung des Röstigrabens») (880).
119
«Ров» назван по блюду решти, которое раньше было популярно в немецкой Швейцарии, но ныне считается национальным блюдом всей страны. Оно изготавливается из тертого картофеля с добавлением жиров и напоминает по вкусу картофельные оладьи или драники.