Зарубежные и отечественные ученые недоумевают, видя, российские архивы, старательно очищенные от документов Киевской Руси. Сколько же всего погублено… Например, М. И. Каргер в двухтомнике «Древний Киев» сокрушенно отмечал, что едва ли не всё, найденное археологами, куда-то таинственно исчезало. Словно злой рок веками витал над Киевом.
Скажем, находили захоронения в срубах, относящихся явно к довладимировой поре, они были точно такие же, как на Алтае. С конем, со слугами, с утварью… Но изучать их не начинали, говорить и писать о них старались меньше, а потом и вовсе забывали. Будто ничего не находили.
Однажды под южной апсидой Десятинной церкви археологи нашли прекрасно сохранившееся погребение. Видимо, когда-то это был курган, потом на нем воздвигли кирпичный храм, один из самых древних в Киеве. Богатым было захоронение. На сбруе коня четко различим орнамент, выполненный в традиционном для кипчаков зверином стиле (такие украшения часто попадались археологам на Алтае). Были найдены равносторонние нательные кресты, принятые когда-то у тюрков. И многие другие находки… Однако московским историкам все это показалось неубедительным, они же видели свой Киев славянским.
Даже тюркские рунические надписи на стенах древнейших храмов не убеждали их!..
Вот и академик Рыбаков явно предвзято пишет о киевских миниатюрах. В хрониках Древнего Киева, конечно, они были. Не могли не быть. Для кипчаков зрительный ряд считался доброй традицией. Эта традиция Ч продолжение наскальных рисунков. Своих. Стилизованных. Тюркских. По манере письма, надо заметить, подобных тем, что в летописях.
Рисунки эти и сейчас можно видеть на скалах Алтая, Южной Сибири, откуда пришли кипчаки на Днепр, на Дон, на Дунай, в Центральную и Западную Европу. Мало того, точно такие же рисунки остались на каменных памятниках, которых немало в Степи. Есть они и на ювелирных вещах — курганных находках археологов. Не исчезли! Доктор наук Сослан Байчоров, карачаевец, выпустил исследование «Древнетюркские рунические памятники Европы», там много прелюбопытного.
Убедиться легко, традиции тюркской культуры, которые хорошо заметны в книгах Киева, сложились задолго до варягов: веками, тысячелетиями шлифовались они. Летописные миниатюры как раз и ценны тем, что дают представление о жизни Киева, о ее архаических чертах. Например, оружие, здания, доспехи, головные уборы, мебель, одежда и многое другое не обойдено вниманием художника, который эти вещи рисовал как бы с натуры — он видел их в жизни.
Рисунки с натуры даже ценнее, чем сами летописи, их почти не коснулась рука редактора. Они и заставляют усомниться в правоте переписанных много раз текстах. Например, оружие и доспехи кипчакских воинов, найденные в курганах очень далеко от Киева, абсолютно такие, как те, что нарисованы в летописи.
Значит, рисунок входит в явное противоречие с текстом. И это действительно так, потому что у «русских» славян (кроме княжеских дружин) оружие было совсем другим — для пеших воинов! А кипчаки пешими не воевали… Сила в рисунках таится огромная! Летописные миниатюры — «окна в исчезнувший мир», как назвал их один из исследователей. Прекрасный образ. Если есть окна, значит, в них можно смотреть.
Сперва — на сюжеты рисунков. По восточной традиции запечатлевалось только самое важное. В сюжетах видно даже отношение автора (или заказчика?) к тому или иному событию. Настроение художника. Именно это качество — выбор важнейшего — отличало тюркскую, да и всю восточную, культуру. В центр картины ставят главное в сюжете и на нем концентрируют внимание зрителя. Очень древняя традиция.
И в киевском летописном рисунке, главное выведено в центр, чтобы только сюда смотрел зритель. Смотрел и думал, сопоставляя с текстом.
На Руси в годы ее славянизации первым ремесло переписчика освоил князь Мстислав, восседая в великокняжеском скриптории — эдаком придворном издательстве. Дело он поставил на широкую ногу: непокладистых монахов заменил покладистыми светскими людьми. А венценосный отец его набросал конспект будущей «киевской» истории («поучения» Мономаха). Послушный сын воплотил замысел на бумаге.
Воплотил, создав особый стиль летописания. Надо ли удивляться, почему летописи, равно как и вся российская история, изобилуют только победами и подвигами, даже теми, которых не было. Все остальное замалчивается. Это, увы, тоже традиция.
Но победы, как известно, бывают громкие и разные. Вот одна из них в изложении Н. М. Карамзина: «Г. 1095. Победы. Наконец Великий Князь и Владимир ободрили победами унылый дух своего народа… Вожди половецкие, Итларь и Китан, заключив мир с Мономахом, взяли в тали, или в аманаты, сына его, Святослава. Китан безопасно жил в стане близ городского вала; Итларь гостил в Переяславле у вельможи Ратибора». Тогда-то киевский князь и воспользовался моментом. 24 февраля, в глубокую ночь, русские, пробравшись в стан хана Китана, зарезали его сонного. «Итларь, не зная ничего, спокойно готовился поутру завтракать у своих ласковых хозяев, когда сын Ратиборов, Олбег, пустил ему в грудь стрелу, сквозь отверстие, нарочно для того сделанное вверху горницы; и несчастный Итларь, со многими знаменитыми товарищами, был жертвою гнусного заговора, который лучшему из тогдашних Князей Российских казался дозволенною хитростию».
Так поступали «лучшие из тогдашних князей»…
Реалии жизни, от них не отвернуться. Факты громче слов. Именно факты всегда требовали от русских правителей иного изображения событий. Требовали сочинительства! В этом и проявлял усердие послушный сын Владимира Мономаха: он переписывал в летописях страницы за страницами.
Отказать в таланте князю Мстиславу нельзя, он мастерски шлифовал шероховатости жизни. Все-таки первый Главный Редактор на Руси! Это он придумал новое летописное иллюстрирование: к рисунку стали пририсовывать оценку. Заговорила символика басен. Делалось это так.
1111 год. Поход Мономаха на Северский Донец и Сальницу. Как обычно изображено конное войско, а рядом убегающая собака, в которой видятся убегающие кипчаки.
1112 год. Сын Святополка победил ятвягов. На полях пририсован побитый медведь как символ Литовского Полесья.
1120 год. Торки и берендеи напали на Русь и бежали. К традиционному рисунку пририсована пугливая обезьяна.
1127 год. Мстислав послал войска на Полоцк. Сын его, Изяслав, пленил князя Брячислава. К старинной миниатюре пририсован кот, поймавший мышь…
«Русское» летописание било без промаха. Рисунки задавали тон общественному мнению: люди были неграмотными либо не умели читать по-тюркски, они реагировали не на текст, а на рисунок. И пугливая обезьяна, и кот, поймавший мышь, конечно, не продвинули вперед летописание, но эти ясные и дерзкие символы работали.
От эзоповского языка в летописании отказались после смерти князя Мстислава, а от традиций кипчакской книги — нет.[17] Например, городок по-прежнему изображали башней, которую отличал некий символ — будущий герб. Воинов по-прежнему рисовали всадниками, с кривыми восточными шашками, но были рядом с ними и пешие воины, с бердышами.
Потом вместо зверей на полях летописей появились человечки. Очень выразительные человечки. Они заговорщически молчали — вроде бы неприметные, а все-таки участники событий. Таковыми и были русы — неприметные вдохновители событий на Руси, их режиссеры, идеологи, таящиеся за кулисами политического театра. Таковы они всюду, колониальные правители при чужом народе: вроде бы рядом, а не вместе.
В рисунках Радзивилловской летописи много загадочного. Порой неясно даже, кто есть кто. Художник будто и не заботился, например, о внешних отличиях русских и кипчакских воинов, об иных деталях своих рисунков. Цветом ли, одеянием ли, но воины должны отличаться, все-таки они — враги, представляли народы разных культур. Однако же этого нет! Все одинаковые.
17
Чтобы не быть голословным, лишь напомним, что слово «книга» — тюркское, пришедшее к кипчакам от китайцев; буквальный перевод — «в свитке», «в рукописи».