Искренность и восторженность всех первых новообращенных в новое вероучение были особенно характерны для христиан и казались заразительными. Ранние христиане постоянно обращались к влиянию христианства на жизнь принявших его как к свидетельству о характере их религии, и это наверняка был очень убедительный аргумент. Было бы крайне интересно подробно изучить этическое влияние раннего христианства, насколько это позволяют сделать имеющиеся данные. Не может быть никаких сомнений, что, пока оно оставалось чистой и простой религией, его влияние производило нравственный переворот в тех, кто принимал его. Достаточно только вспомнить моральные наставления Нового Завета или перечень грехов, которые не позволяют войти в Царство Небесное, или такие факты, как запрет на участие и даже посещение гладиаторских боев — самого захватывающего развлечения Древнего мира, или запрет на некоторые профессии — работу по металлу, актерство, порой и солдатскую службу или занятие государственных должностей, чтобы понять, на какой полный контроль над поведением человека оно претендовало и как откровенно обрушивалось на типичные грехи века, и хотя христианство не преуспело в уничтожении греха ни в мире, ни в своих собственных приверженцах, по-видимому, было немало случаев, когда этот процесс заходил достаточно далеко, чтобы предоставить миссионерам веские доводы для привлечения новых обращенных.
Подобно всем великим движениям такого рода, распространение христианства не следует объяснять действием одной причины, ибо и другие, может не менее важные, способствовали быстроте его охвата. Как бы ни объяснялся этот факт, число его сторонников вскоре стало достаточно велико, чтобы привлечь к себе внимание государства. Как бы обстояли дела в I веке, независимо от того, видело ли римское правительство той эпохи какие-то различия между христианами и иудеями и было ли у него хоть малейшее представление о том, что оно творит своими гонениями при таких тиранах, как Нерон и Домициан, несомненно, но в начале II столетия оно пришло к пониманию христианства и его отношения к государственной религии — отношения, которого едва ли мог не заметить добросовестный римский правитель.
Действия римского правительства в отношении многих новых религий, пробивавших себе путь на Запад, были непоследовательны. В них чередовались легкомысленное безразличие или видимая благосклонность с приступами репрессий, которыми на самом деле ничего не добивались. Однако в христианстве существовал элемент враждебности по отношению к государству, которого не было ни в одной другой из новых религий. Другие религии могли привести к пренебрежению людьми государственной религией в силу того, что новое вероучение возбуждает больший интерес, но христианство настаивало на полном отказе от государственного культа, причем не как от плохой религии, а как от настоящего, особо гнусного греха. По всем римским понятиям, такая претензия не могла считаться ничем иным, кроме как бунтом и изменой. Безопасность государства зависела от приверженности граждан государственному культу. Если богам воздаются подобающие почести, если тщательно исполняются все жертвоприношения, государство процветает; если же ими пренебрегают и поклоняются им небрежно, следуют несчастия. Несомненно, эта вера в практическую, если не в теоретическую, сторону заметно слабела во времена процветания в римской истории. Но она не была забыта, и, когда общие несчастья участились и мощь государства, казалось, пошла на убыль, для искреннего реформатора естественно было поверить, что именно пренебрежение богами стало источником бед, и пытаться вернуть процветание при помощи восстановления государственной религии; или, если он сам не верил в это всей душой, для него было естественно считать, что «рефлекторное влияние» искреннего государственного культа поставит преграду перед причинами упадка.
Из этого следует, что время систематических и сознательных гонений наступает, когда реальные правители империи осознают смертельный характер ее болезни. Надо сказать, вполне очевидно, что в течение I столетия власти не имели четкого представления о существовании христианства. II век — это время местных и временных законов против христиан. В III столетии мы переходим в эпоху ужасающе быстрого упадка и самых серьезных, хотя и нерегулярных попыток дальновидных императоров повернуть поток вспять, и это была эпоха спланированных и бескомпромиссных гонений на христиан со стороны императоров. Для таких императоров, как Деций, Валериан и Диоклетиан, альтернативы, по сути, не существовало. Христианство для них было огромным и организованным нарушением закона. Оно яростно осуждало государственную религию как смертный грех. Оно откровенно отрицало всякий первейший долг лояльности государству и обращалось к более высокой преданности иному отечеству. Никакое восстановление прежних условий в Риме, на которое надеялись реформаторы, не могло быть осуществлено без преодоления христианства[39].
39
Вся эта тема учения раннего христианства относительно отношения индивида с государством и его влияния в Римской империи чрезвычайно интересна. Неоднократно утверждалось, будто необычайная яркость, с которой оно рисовало картины более высоких интересов будущей жизни, картины подданства в Царстве Христовом, более широкого и более обязательного, чем любое земное подданство, была одной из серьезных причин распада Римского государства. Доказательства этого утверждения представляются мне совершенно неубедительным. Как максимум можно с уверенностью утверждать, что позиция христиан была весьма существенным препятствием на пути усилий по восстановлению и возрождению средней империи, и более того, настолько существенным препятствием, что, с точки зрения римского государственного деятеля, оно вполне оправдывало попытки реформистов-императоров силой подавить христианство, поскольку не было никаких способов вернуть его сторонников к их долгу перед государством. Я не думаю, что из этого следует, будто христианское вероучение было безусловной причиной распада.