В течение последней трети XII века начинание, предпринятое в Фонтене, Везле, Сен-Дени, было подхвачено при возведении соборов. В Ланском соборе наблюдается слияние двух основных и наиболее чистых тенденций: стремление к простоте и строгости, идущее от Цистерциума, и стремление к Свету Господню, идущее от Сен-Дени. Это соединение дало начальные принципы тому искусству, которое современники стали называть французским. Бог есть Свет, повторяли новые теологи. Сотворение мира они представляли как свечение, исходящее из единого источника, посылающего Свет, который постепенно выводит из небытия Творение, а затем, поочередно отражаясь от последовательных звеньев этой иерархизированной цепи, возвращается из сумрачных окраин космоса к своему источнику — Богу. Что же это за двунаправленное движение, если не движение взаимной любви? Любви Господа к созданному им [миру] и любви тварных существ к своему Создателю? Любви, полной взаимности! «Пусть душа ищет света, следуя за светом», говорил Св. Бернар. Ему вторил Абеляр, который не только предавался размышлениям во внутренней галерее монастыря, но и учил под сенью собора: «Мы приближаемся к Богу ровно в той мере, в какой Он сам приближается к нам, даруя нам свет и тепло Своей любви». Благодаря огню любви, являющему подлинную связь с Богом, душа вырывается из тьмы и горит ярким полуденным светом. Вот почему собор, это местопребывание Господа, понадобилось сделать прозрачным, постепенно сведя его конструкции к нервюрам и заменив глухие стены витражами. Вот почему на смену сплошному своду главного нефа и непрозрачному куполу приходит световой фонарь. Устраняется все, что может нарушить единство внутреннего пространства. Оно выравнивается и равномерно наполняется лучами познания и милости Божьей. В этом храме получает завершение крайне медленное движение восхождения, выхода на поверхность. В тысячном году оно зарождалось в криптах. Теперь оно вышло из подземелий, расправило свои формы, устремилось ввысь. Оно воплотилось в сноп сходящихся вертикалей, замыкающих собой небесную высь. Отныне центральной, организующей архитектурной деталью является окно. Оно принимает одну из двух форм: форму розы, приобретающей все большую легкость, кружение которой в точности воспроизводит движение рассеяния и возврата, умножающее неисчислимое разнообразие Творения и одновременно приводящее его к единству; форму стрельчатого свода, все более стремительно уносящегося ввысь.
«И увидели греки, рассорившись с французами, что не будет больше мира, и тогда посовещались они тайно меж собой и решили предать своего господина. И был среди них один, лучше других, и больше он бился с французами, чем кто-либо. А звали того грека Мурзуфл [Алексей Дука].
Однажды в полночь, когда император Алексей спал у себя в покоях,те, кто его охранять должны были (Мурзуфл и другие, бывшие с ним), по совету и с согласия других греков схватили императора в кровати и бросили его в застенок. А Мурзуфл надел алые сапоги с помощью и с согласия других греков. И стал он императором, после того как был коронован в храме Святой Софии. И знайте, что доселе такого злодейского предательства не совершил ни один человек. [...]
Когда император Исаак услышал, что его сын в заточении, а императором стал другой, он весьма испугался и заболел, но болел он недолго, ибо умер. А сыну его император Мурзуфл дважды или трижды велел давать яду, но не было Господу угодно, чтобы тот умер. Тогда он пошел и зарезал его насмерть, а когда зарезал, то велел всем говорить, будто бы тот своей смертью умер. И велел он похоронить императора Алексея со всеми почестями, ему подобающими, и притворялся, будто он весьма опечален. [...]