Это был человек хитрый, двуличный, алчный, сластолюбивый, лукавый, раздражительный. Это был в то же время человек блестящих достоинств, когда он хотел выказать свою доброту и расположение, — благосклонный, очаровательный, восхитительный, деятельный; он умел читать, писать, петь, сочинять кантилены и канцоны; он был красив и хорошо сложен, хотя и среднего роста. Я увидел его и тотчас же полюбил. Он знал также множество различных языков. Короче и чтобы более не возвращаться к этому, я скажу, что если бы он был добрым католиком и любил Бога, Церковь и собственную душу, ему в этом мире нашлось бы весьма мало равных среди государей [...]. Он пожелал узнать на основании опыта, какой из языков или наречий был свойствен детям, если те росли, не разговаривая ни с кем из людей. И он приказал служанкам и кормилицам давать младенцам молоко, кормить их грудью, купать их и ухаживать за ними, но никак не ласкать их и не разговаривать с ними; ибо он хотел знать, заговорят ли они на древнееврейском, первом из существовавших языков, на греческом, латыни или на арабском, или же на языке своих родителей, тех от кого они были рождены. Но все его усилия были напрасны, ибо ни один младенец не выжил. Он также накормил прекрасным и обильным обедом двух человек, одного из которых он затем отправил спать, а другого охотиться, а следующим вечером приказал у обоих вскрыть в его присутствии внутренности, ибо он хотел знать, который из них лучше переварил пищу. [...]»
Фридрих II.