___________________
*) Разрядка здесь и дальше наша (Г. С. ).
"Под влиянием такого же внутреннего волнения и отсутствия размышления, когда St. Jerome сошел вниз, я показал ему язык и сказал, что не пойду отсюда (Отрочество, т. 1., стр. 150--151).
Из этого самого признания Толстого мы можем сделать следующие выводы:
Толстому еще в отроческие годы были свойственны переживания сумеречного состояния.
Эти состояния характеризуются как переживания бессознательного состояния словами: "временные отсутствия мысли" и "инстинктивного любопытства", "бессознательная потребность деятельности", "прекращая в себе совершенно деятельность ума". "В такие минуты, когда мысль не обслуживает вперед каждого определения воли, а единственными пружинами жизни остаются Плотские инстинкты",
Эти переживания суть те сумеречные состояния, во время которых совершаются автоматические импульсивные действия. Вот почему Толстой мог говорить: "Вспоминая свое отрочество, и особенно то состояние духа, в котором я находился в этот несчастный для меня день, я ясно понимал возможность самого ужасного преступления, без цели, без желания вредить, из бессознательной потребности деятельности... " Из этой же "бессознательной потребности деятельности" Толстому "Понятно", почему можно "без малейшего колебания" и страха, с улыбкой любопытства, раскладывать и раздувать огонь под собственным домом, в котором спят его братья, мать, отец, которых он нежно любит... " Также ему, Толстому, "понятно" почему "крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора, подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик-отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи"...
Все эти переживания и влечения "понятны" только эпилептикам. Для нормальных детей и вообще для нормальных людей поджоги и убийства отца своего из "любопытства" нельзя считать нормальными. Толстой переживал несомненно эти состояния и невидимому склонен был к таким импульсивным действиям в сумеречном состоянии. Таких сумеречных состояний им описан целый ряд в его произведениях.
Так, например, во время смерти брата его в 1861 году он пережил такое состояние и сравнивает с таким же переживанием сумеречного состояния, во время первых родов его жены.
Точно такое же состояние он переживает в 1862 году накануне того дня, когда он сделался женихом.
О том, что Толстой находился в сумеречном состоянии накануне того дня, когда он. сделался женихом, говорит вам тот отрывок из "Анны Карениной", где описывается, как Левин (т. е. сам Толстой) в ожидании ответа от родителей Кити, провел ночь Перед этим днем.
"Всю эту, ночь и утро (читаем мы на стр. 256 этого романа) Левин жил совершенно бессознательно и чувствовал себя совершенно изъятым из условий материальной жизни*. Он не ел целый день, не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе -- и чувствовал себя не только свежим и здоровым, как никогда, но он чувствовал, себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия мысли и чувствовал, что все может сделать. Он был уверен, что полетел бы вверх иди сдвинул бы угол дома, если б это понадобилось" (разрядка наша).
___________________
* Характерное выражение для Толстого в случаях, когда он описывает состояние бессознательности или ненормальности, он всегда обозначает как состояние "изъятия из условий материальной жизни", т. е. его отрыв от реальной жизни в том или ином патологическом состоянии (экстаза, сумеречного состояния, бредового состояния). Также переживания ауры он обозначал, как что-то "духовное", "высшее" и придавал этим состояниям высшее значение (об этом будет речь ниже).
Здесь мы имеем типичнейшую картину сумеречного состояния, когда человек может не спать ночами, не есть целыми днями, ходить раздетым на морозе, двигаться без усилия целыми днями без усталости, как автомат, и совершенно не помнить себя. Мало того, он может ходить по опаснейшим местам (по карнизам 3-этажных домов, как это делают лунатики). Еще более: он чувствовал, что он может лететь вверх, сдвигать целые горы...
Тут невольно напрашивается на сравнение то место у Достоевского, где он описывает состояние психической ауры перед припадком, когда эпилептик чувствует, что он "летит в рай" и что он все может сделать, что в нормальном состоянии (т. е., по терминологии Толстого, "в условиях материальной жизни") просто нелепость.
Далее в этом же отрывке Толстой описывает как Левин пережил; патологический экстаз в сумеречном состоянии:
"Весь мир показался совершенно другим. То, что всегда казалось ему отвратительным или безразличным, делается для него приятным, "милым", даже совершенством. Попав в тот же вечер на заседание с Сергеем Ивановичем, где члены между собой поссорились по поводу каких то отчислений, каких то сумм и о проведении каких то труб, он же сам говорит о себе: "Левин слушал их и ясно видел, что ни этих отчисленных сумм, ни труб, ничего этого не было и что они вовсе не сердились, а что они были все такие добрые, славные люди и так все это хорошо, мило шло между ними. Никому они не мешали и всем было приятно" (это в то время, когда все ссорились).
Этот экстаз счастливого состояния, когда все субъективно оценивается совершенно в противоположную сторону, несмотря на очевидную нелепость, не есть простая повышенная эйфория "нормально" влюбленного. Сопровождаемая в таких случаях гипермнезия психических способностей была, очевидно, и здесь у Толстого.
Описывая переживания Левина во время вышеупомянутого заседания, Лев Толстой говорит дальше:
"Замечательно было для Левина то, что они все (т. е. члены заседания ему совершенно незнакомые люди (за исключением некоторых для него нынче были видны насквозь и по маленьким, прежде незаметным признакам он узнавал душу каждого и ясно видел, что они все были добрые (разрядка наша).
Для творческого психомеханизма Толстого здесь вскрывается роль гипермнезии (эпилептического типа) в его художественном творчестве. Любовь Толстого ко всем мелочам психики, его любовь к деталям совершенно незаметным нам, объясняется тем, что в состоянии гипермнезии по этим незаметным мелочам он "узнавал душу каждого и все ему были видны насквозь".
К этому вопросу мы еще вернемся. Здесь же сейчас напомним читателю, что нечто аналогичное переживал Достоевский в своих гипермнезиях.
Это состояние патологического экстаза является причиной того, что кого бы он ни видел и что бы он ни видел -- все "хорошо", " все "добрые", все "милые", все гармонично на свете, весь мир -- это рай земной.