Из множества примеров приведу лишь несколько наудачу.
"Какое же может быть заблуждение, -- говорит Пьер, -- в том, что я желал... сделать добро. И я это сделал хоть плохо, хоть немного, но сделал кое-что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал, хорошо, но и не разуверите, чтобы вы сами этого не думали".
"Об отношении к болезни Наташи отца ее графа Ростова и сестры Сони: "как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ежели она не поправится, то он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу... Что бы делала Соня, ежели бы у нее не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи для того, чтобы не пропустить часы, в которые нужно давать пилюли... И даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение".
"О лицемерной заботливости жены Ивана Ильича: "она все над ним делала только для себя то, что она точно делала для себя, как такую невероятную вещь, что он должен был понимать это обратно". Вот настоящая загадка. Какое напряжение сообразительности необходимо, чтобы распутать этот грамматический клубок, в котором заключена самая простая мысль!
"Другая загадка в том же роде, но еще сложнее и запутаннее: "досадуя на жену за то, что сбывалось то, чего он ждал, именно то, что в минуту приезда, тогда как у него сердце захватывало от волнения при мысли о том, -- что с братом, ему приходилось заботиться о ней вместо того, чтобы бежать тотчас же к брату, -- Левин ввел жену в отведенный им нумер".
"Это беспомощное топтание все на одном и том же месте, эти ненужные повторения все одних и тех же слов -- "для того, чтобы", "вместо того, чтобы", "в том, что то, что" -- напоминают шепелявое бормотание болтливого и косноязычного старца Акима. В однообразно заплетающихся и спотыкающихся предложениях -- тяжесть бреда. Кажется, что не тот великий художник, который только что с такою потрясающею силою, точностью и простотою речи изображал войну, народные движения, детские игры, охоту, болезни, роды, смерть, -заговорил другим языком, а что это вообще совсем другой человек, иногда странно похожий на Л. Толстого, как двойники бывают похожи, но по существу ему противоположный, его уничтожающий, -- что это смиренный старец Аким заговорил после дяди Ерошки "великого язычника".
Меткие указания Мережковского на влияние психических провалов на язык и стиль Толстого для нас особенно ценны, что они исходят не от психопатолога. Мы можем на эти указания поставить только точку на i. Провалы эти есть закономерное следствие эпилептоидной психики точно также, как все другое, что указывалось нами выше в предыдущих главах.
Поставивши эту точку на i, нам уже не покажется "странным", как ото казалось Флоберу, что "он, Толстой, ужасно падает", что, "язык его как будто сразу истощается, иссякает, изнемогает, бледнеет, обессиливает, хочет сказать и не может, судорожно цепляется за изображаемый предмет и все-таки упускает его, не схватив, как руки человека разбитого параличом. Ясно, -добавим мы к этому, что, когда человек "падает" в момент эпилептоидного припадка, "падает" и его психическая продукция, меняется речь и появляются все эти признаки припадка, которые здесь приводятся устами критика. Мы можем только добавить к ним: не "как будто", а на самом -деле.
Клиницистам, наблюдающим эпилептоидных и эпилептиков, хорошо знакома эта характерная речь с "однообразно заплетающимися и спотыкающимися" словами с "беспомощным топтанием все на одном и том же месте", с "ненужными повторениями все одних и тех же слов" и проч. и проч., так метко подмеченные Мережковским симптомы эпилептоидной речи.
Нет никаких сомнений в том, что эпилептоидные провалы психики имели колоссальное влияние также на речь и стиль письма Толстого.
5. Симптоматология творческих приступов у Толстого
(Эпилептоидный характер переживания творческих приступов)
Когда мы говорим о симптоматологии творческих приступов какой либо творящей личности, то мы должны с эвропатологической точки зрения иметь в виду двоякого рода симптомы.
Симптомы определяющие содержание творческих комплексов.
Симптомы механизма выявления творческих комплексов. Вернее сказать: симптомы сопровождающие творческий приступ с формальной стороны и этим самым свидетельствующие о наличии того или другого психического механизма.
Симптомы эти здесь нас интересуют и отношении эпилептоидной личности Л. Толстого.
Каковы эти симптомы творческих приступов в отношении содержания творческих комплексов -- мы уже дали ответ в предыдущих главах. Из данных, приведенных выше, мы видели, что творческие комплексы у эпилептоида проникнуты теми специфическими переживаниями, которыми проникнута психика эпилептоида. А именно: комплексами постоянной борьбы за ускользающую реальность. Возможность появления припадка и ее эквивалентов создает крайнюю степень чувства неустойчивости, с одной стороны, и крайнюю степень компенсации этой неустойчивости, с другой стороны. Крайняя степень компенсации выражается в форме агрессивных тенденций творческих сил организма.
1-е обстоятельство создает все виды и формы комплексов отрицательного характера. А именно, постоянную боязнь потерять реальную установку жизни, страх потерять сознание, страх за реальную ценность своих интеллектуальных функций. "Остановка жизни", сумеречные состояния, полубессознательные и проч. диссоциированные состояния беспрерывно тревожат эпилептоида: создает тяжелый невроз ожидания, чувство неуверенности и малоценности своей личности со всеми последствиями такого чувства; создаются комплексы самоунижения, постоянного раскаяния, самобичевание своих настоящих, а больше мнимых, пороков, чувствительность ко всему тому, что может каким бы то ни было образом задеть чувство недостаточности.
Как компенсация комплексов чувства недостаточности создается в подсознательной психике эпилептоида ряд комплексов совершенно противоположного характера. Но эти компенсаторные комплексы носят характер чрезмерной компенсации (гиперкомпенсации). Чувство своей недостаточности порождает комплекс протеста против своей же недостаточности. Но все это переносится на других. Пороки и недостатки, ему свойственные, беспощадно бичуются в других, создается аффективно-агрессивная установка. Аффекты вызывают прилив физической и психической энергии. Создается чувство переоценки своей личности, своего "я"; эгоцентризм. Чувство прилива сил компенсирует его недостаточность, вызывает в нем агрессивную тенденцию бичевать, протестовать "против всякого зла", против всякой несправедливости. Этот комплекс протеста (в сущности, есть протест против себя же, против своего чувства недостаточности) всецело, как сказано выше, переносится на внешний мир. Протест "ем более усугубляется на внешний мир, чем больше у него чувства превосходства и переоценки своего "я". Комплекс протеста есть крик "обиженного судьбою". Чувствительность "к несправедливости", к всему "злу" есть у него тот же протест.